Заседание съезда закончилось.
Свердлов трогает Владимира Ильича за рукав:
— Владимир Ильич, вам надо отдохнуть.
— Да, да, — соглашается он, хотя на лице не видно следов усталости. — Где бы поближе к Смольному?
— Пожалуйте ко мне на квартиру, — приглашает Бонч-Бруевич — старый товарищ по партии, по эмиграции. — Надежда Константиновна уже там.
Светает.
Владимир Ильич выходит из Смольного, по привычке, установившейся за сто десять дней подполья, сжимает виски, чтобы приладить парик, и смеется звонко, раскатисто.
— Это просто восхитительно! — говорит он, сняв кепку и проведя ладонью по лысине.
Окружающие Смольный улицы походят на муравейник.
— Как с газетами? — спрашивает Владимир Ильич.
— Все буржуазные газеты закрыты. Сегодня уже не выйдут, в редакциях произведен обыск, бумага реквизирована.
— Надеюсь, все сделано корректно и по закону, по закону повой власти? — допытывается Владимир Ильич.
— Да, да, комиссары имели предписание Ревкома, — отвечает Бонч-Бруевич.
На оживленное лицо Владимира Ильича набежала тень.
— Кстати, Владимир Дмитриевич, — обращается он к Бонч-Бруевичу, — сегодня же надо выписать охранную грамоту Георгию Валентиновичу.
— Плеханову? — удивляется Бонч-Бруевич.
— Да, да, иначе у него могут быть неприятности, кто-нибудь из наших вспомнит о его позиции, и заберут его как контрреволюционера.
— М-да, — покачал головой Владимир Дмитриевич. — А вы знаете, что Плеханов выступил с воззванием к питерскому пролетариату?
— Ну-ну? — заинтересовался Владимир Ильич. — К чему же он на сей раз призывает?
— Говорит, что напрасно питерский пролетариат взял власть в свои руки, накликает разные беды и тяжкие последствия.
— Ну, бог с ним, как говорят. А молодым членам партии надо его изучать, изучать все написанное Плехановым по философии, это лучшее во всей международной литературе марксизма. Без этого нельзя стать сознательным, настоящим коммунистом. Мы введем философию Плеханова в серию обязательных учебников коммунизма.
— А как поступить с Алексинским?
Владимир Ильич только брезгливо махнул рукой.
— Вы знаете, удивительно бодрое утро, даже спать не хочется.
— Ну уж нет, спать, спать и спать, — говорит Бонч-Бруевич.
— Спать, спать, — говорит Надежда Константиновна, встречая его в квартире. — Ни о чем сейчас разговаривать не будем.
— Ну, спать так спать, — согласился Владимир Ильич.
Он проходит в комнату, откидывает одеяло на постели, снимает тяжелые башмаки и со стуком ставит их на пол. Гасит свет. Сидит на кровати и смотрит на светлую полоску под дверью — когда же наконец Владимир Дмитриевич ляжет спать.