Верочка познакомилась с соседскими детьми, и даже вроде возник контакт, настроение у неё хорошее, рассказала кучу новостей. У меня от сердца отлегло, ведь я оставила её в новом месте с практически незнакомыми людьми. Но, к сожалению, служба не предполагает вращение на орбите вокруг сестрёнки и мы с ней обе знали о трудностях, которые нас могут ждать… В принципе, я с ней даже проговаривала ситуацию, что если так сложатся обстоятельства, что не смогу за ней присматривать, то я без возражений отправлю её к бабушке с дедушкой. И она, хоть и набычилась, но вынуждена была на эти слова согласиться…
А дальше начались мои лётные будни. Первые три дня мы с Иваном почти не расставались. Во-первых, я практически по новой изучала район полётов, и не только по карте, но и в полётах с ним, когда мне большинство ориентиров он показывал на месте. Кроме просто изучения полётов мы возили какие-то пакеты, Иван сказал, что это ради моего знакомства с частями и площадками мы взяли на себя на эти дни бóльшую часть почты штаба фронта, что обычно полётов меньше. Зато теперь я знала и садилась на два десятка площадок, которые и аэродромами-то назвать язык не повернётся. В одном месте у штаба армии под взлёт и посадку назначили бывшее футбольное поле, на котором никто и не думал убирать деревянные ворота со старыми драными рыбацкими сетями. Некоторые площадки оказались удобными, другие с сюрпризами, довольно неприятными, если о них не предупредили. В одной бригаде я вообще, чуть заикой не стала. Когда стали вылезать из самолёта Ивана и я увидела перед нами обозначения минного поля, судя по которым мы сейчас на этом самом поле находимся. Оказалось, что заминирована только середина, а полоса вдоль посадки шириной метров в двадцать чистая, а табличками огородили всё поле с запасом, чтобы на него местные коров не гоняли, ведь коровам не объяснишь, куда можно, а куда нельзя, проще их вообще удержать в стороне от всего поля. Вот и вышло, что мы сели на минное поле, если верить обозначениям. Да и с точки зрения дезинформации противника тоже неплохо.
Кроме этого Иван учил меня некоторым приёмам и хитрушкам, придуманным уже на фронте или приспособленным под возникшую необходимость. Прежде всего, понимание, что малая скорость – это почти главное средство обороны небронированного фанерного самолётика. То есть у истребителя против нас скорость выше раза в четыре-пять, даже у тихоходного лаптёжника почти в три раза. А это значит, что по отношению к нам эти самолёты имеют разницу в скорости больше сотни километров в час, а дистанция эффективного прицельного огня не так велика, то есть фактически у противника есть секунда на то, чтобы вести уверенный прицельный огонь в нас. А для этого лётчик должен на глаз рассчитать свою и наши скорости, возможности маневрирования и вывести себя в точку, откуда сможет дать прицельный залп. А вот здесь, если для истребителя основная защита это широкоамплитудный манёвр, то у нас можно сказать основное это манёвр безамплитудный. Хоть на Удвасике действительно можно выполнять практически все фигуры высшего пилотажа, в противоборстве с истребителями противника они ничем не помогут. А вот при формально прямолинейном полёте, за счёт резкого снижения скорости или увеличения, можно существенно сбить прицеливание врагу. А теперь представьте, что я могу менять скорость в два раза. Для истребителя со скоростью под шесть сотен километров в час это диапазон от трёхсот до шестисот, что для него во время боевого маневрирования невозможно. А вот для меня семьдесят и сто сорок вполне приемлемые режимы.