Расцвет и упадок советской системы прекрасно виден на примере судьбы космической станции «Мир». В самом начале она представляла беспрецедентный технологический прорыв, но вскоре стала жертвой бесконечных производственных дефектов и неисправной работы. Ее постоянно ремонтировали невероятно дорогостоящие исполнители, которые отвечали за это (это подтверждается моими собственными наблюдениями военных лет за водителями грузовиков, которые могли продолжать ехать на своих машинах, ремонтируя их с помощью шнурков от ботинок). Этот эпизод закончился падением «Мира» в океан, достаточно хорошо сориентированным, чтобы не принести никому никаких разрушений.
С другой стороны, стоит напомнить читателю то, чего так и не произошло. Постсталинская Россия так и не получила опыта вездесущего, всеведущего гиперконтроля, предсказанного многими авторами. Будь он таким или допускал бы все, чем характеризуется любой «приличный» тоталитаризм, это продолжилось бы на века. Устрашающие литературные фантасмагории (некоторые из них были написаны, когда к тому были предзнаменования и правил ужас) одновременно возвращали и не возвращали к прошлому. Евгений Замятин, Олдос Хаксли, Джордж Оруэлл предрекали, что монополистическая сила вызовет тотальное порабощение человека, трансформируя его в пронумерованную шестеренку в огромной машине. Но, несмотря на темные страницы, история избежала этой ужасной человеческой ловушки. На самом деле каковы бы ни были политики и идеологии режима, там работали исторические процессы, которые обычно пропускают, когда единственным предметом исследования становится режим или, как вариант, осуждение режима.
Когда я поднимаю тему возвращения исторического бремени России, то имею в виду те светские исторические тенденции, которые, принеся сначала пользу России, привели к зачумлению большей части ее истории. Российский историк Сергей Соловьев описывал процесс российской колонизации как миграцию малых групп людей, которые населяли огромные территории, и считал характерной чертой российской истории «протяженность». Это подразумевало количественное расширение в пространстве, усложненное любым переходом к качественному, то есть интенсивному и новому образу действия. На некоторое время это выглядело так, как если бы советский режим пережил эту болезнь. Но в сумерках советского века, когда практически все важные знаки угасли, Россия снова застряла с синдромом количественного расширения, предвещавшего неизбежное истощение его экономических, социальных, политических ресурсов. Необычным моментом советского развития стала модернизация страны при сохраняющемся экстенсивном развитии; и эксперты Госплана осознавали это с грустью. Нужно отметить,что эта тенденция российской история никуда исчезла.