Если считать, что с конца 1920-х гг. создание сильного государства составляло самую суть политики большевистских лидеров, возникает вопрос: как его определять?
Наиболее точно для этого подходил старый царский термин «держава», особо любимый государственными кругами консерваторов, среди которых он был чрезвычайно популярен и чаще всего использовался, как теперь говорят, силовиками: военными и органами общественной безопасности. Но в ленинское время сам термин державник стал уничижительным, обозначавшим тех, кто поддерживал деспотический, жестокий великодержавный шовинизм.
Обращаясь к его происхождению, следует заметить, что сам термин держава возвращает нас назад, к происхождению той терминологии, которая использовались для определения царской власти. Понятие самодержец свидетельствовало об абсолютном правителе (автократе), а самодержавие характеризовало режим как автократию. Несомненно, серп и молот заменили золотую сферу, увенчанную крестом, - символ имперской власти, но, к изумлению бюрократии, они вдруг предстали как реликвии революционного прошлого.
Право собственности на землю всей страны, принадлежащую государству в лице самодержца, являлось характерной чертой ряда старых восточных и центральноевропейских государств. В СССР такое право собственности предоставлялось социалистическим мандатом, который был расширен до размера всей экономики и многих других сфер государственной жизни. В отличие от своих царских предшественников, советские бюрократы управляли фабриками, которые выпускали машины, и даже целыми «атомными городами». Однако, вопреки некоторым современным оценкам, сходство со старой моделью собственности на всю землю (основной экономический ресурс в ранние времена) сохранилось и даже усилилось силами государственной власти, вызывая тревогу у производителей.
В ходе наших объяснений природы этого государства мы уже встречались с бифуркациями в модели развития и целым рядом неясностей. Если система принадлежала к старой категории землевладельческой автократии, она, тем не менее, представляла собой задачу XX века, которая выражалась в создании развивающегося государства (мы подробно описывали, как она продолжала модернизировать страну). Именно под эти критерии подпадал СССР на первых стадиях своего существования. Такие государства существовали, и все еще существуют, в нескольких странах - в частности, на огромных территориях Юго-Восточной Азии и Ближнего Востока (Китай, Индия, Иран), где правили древние монархии.
Эта историческая рациональность работала и при строительстве постленинского государства, даже если его трансформация в сталинизм была тем, к чему диктаторские системы с готовностью склоняются. Но переход к деспотической модели не является неизлечимой болезнью, как было продемонстрировано во время уничтожения сталинизма в России и маоизма в Китае. И несмотря на подводные камни, присутствие государства, которые делало возможным и направляло экономическое развитие, оставалось исторической необходимостью.