— Да курва буду… То есть слово даю, товарищ сержант, что ни одного замечания больше не получу.
— Поглядим. А сейчас идите в казарму и помните о нашем уговоре.
Данное в тот день слово Павка держал твердо, удивляя товарищей своей неожиданной переменой.
Колобов с Волковым заканчивали работу над расписанием занятий на завтра, когда к ним в канцелярию заскочил на минуту замполит батальона Пугачев.
— Новый год на носу, а вы над бумагами корпите. Совсем обюрократились, — оживленно проговорил Андрей.
— Ага, а завтра сам же с утра придешь и потребуешь от нас эти бумаги.
— Так то завтра, а сегодня у нас праздник. Имею честь пригласить вас обоих на встречу Нового года! Шепните потихоньку взводным и их помощникам, чтобы после отбоя и они явились в штаб батальона. Их, между прочим, только из вашей роты приглашают. Так что цени, командир, благосклонность начальства.
— Что же ты меня в столовой не предупредил? — смутился Николай. — Мы свои наркомовские уже того, употребили.
— Нет, лейтенант, никогда ты в генералы не выйдешь. Потому как выражаешь сомнение в мудрости и предусмотрительности своего начальства. А оно, между прочим, все предвидело и все учло. Даже тот прискорбный факт, о котором ты сейчас сообщил, — рассмеялся Андрей. — Посылку нам из Сибири прислали: двенадцать чекушек водки и записку. «Пусть она согреет вас, наши дорогие защитники, как в прямом, так и в переносном смысле». Каково? И как ко времени подгадали!
…В углу просторной землянки штаба батальона поблескивала латунными гильзами и вырезанными из консервных банок жестяными звездами настоящая новогодняя елка. Ватные снежинки пушились в свете гирлянды из автомобильных лампочек, подключенной к аккумулятору. За большим столом было шумно и тесно. Неведомо каким чудом рядом с сибирскими чекушками объявилось на столе неправдоподобное для блокадного Ленинграда продовольственное изобилие: две банки мясных консервов, десятка два испеченных на костре картофелин, три селедки, нарезанный тонкими ломтиками кусок домашнего сала, пачка печенья и слипшиеся в комок конфеты-подушечки.
Комбат, Пугачев и начальник штаба устроились у дальнего торца стола. По бокам впритык друг к другу на сдвинутых самодельных скамейках, ящиках и чурбаках — ротные и взводные командиры. Перед каждым наполненная на пятую часть солдатская кружка. Собравшиеся, не освоившись еще в непривычной для себя обстановке, вопросительно посматривали на Войтова, признавая его по праву хозяином и по субординации главой непредусмотренного уставом застолья.
Комбат сидел неестественно прямо, внимательно разглядывая лежавшую перед ним испеченную картофелину. Он чувствовал на себе нетерпеливые, ожидающие взгляды и понимал, что сейчас должен встать и сказать этим людям какие-то теплые, хорошие слова, но никак не мог их подыскать.