Говоря это, боец периодически все так же стрелял вдоль траншеи, а оттуда кто-то стрелял в него. Пули глухо ударяли в левую стену изгиба, не принося никому вреда. Видно, засевшие за другим поворотом немцы израсходовали все свои гранаты. Иначе они давно бы закончили этот затянувшийся поединок. И если дело обстояло так, то немцев не могло быть много.
— Прорываться к своим нужно, Шубин, — принял решение Николай. — У тебя гранаты есть?
— Нет, ни одной не осталось.
— Держи, — он сунул ему две «лимонки», третью сам поудобнее зажал в правой руке. — Давай так: ты ударишь сейчас по ним из автомата, я выскакиваю вперед, кидаю за тот поворот гранату и падаю на дно. Ты бежишь следом и тоже кидаешь туда гранату, а я прикрываю тебя из автомата из-за того поворота.
— Может, лучше я первым побегу? — нерешительно возразил Шубин.
— Не на базаре, делай, как я сказал, — прервал его Николай и, вырвав предохранительную чеку, крепко прижал скобу к корпусу гранаты.
Шубин, выглянув из-за поворота, дал очередь, и Колобов, рванувшись вперед, бросил гранату за ближайший угол траншеи. Распластавшись на дне, он дождался взрыва и тут же почувствовал, как через него перескочил Шубин и тоже метнул свою гранату. Не задерживаясь ни на мгновение, Николай вскочил, перепрыгнул через упавшего перед ним Шубина и сразу же за взрывом второй гранаты ударил из автомата по следующему изгибу траншеи. Оттуда никто не ответил, и когда рассеялся дым, Колобов увидел в нескольких метрах от себя трех убитых немцев.
— Шубин, за мной! — крикнул Николай и бросился дальше по траншее на звук стрелявшего где-то неподалеку «дегтяря».
Он пробежал уже три поворота, когда на крутом изгибе с ходу налетел на сухопарого немецкого офицера, осторожно пробиравшегося во главе цепочки автоматчиков навстречу. Колобов не успел даже поднять автомат, когда ему прямо в глаза ударила ослепительная молния, вылетевшая из тонкого дула «парабеллума». Слепящая вспышка в сознании Николая мгновенно превратилась в непроницаемую тьму, но он еще слышал стремительно удаляющееся от него татаканье своего автомата, хотя и не чувствовал уже пальца, нажимавшего на спусковой крючок. Не почувствовал он и боли, со всего размаха ударившись лицом о закаменевший на морозе кусок земли. Лишь когда ему на спину рухнуло отяжелевшее и неподатливое тело обер-лейтенанта, его пронзила невыносимо резкая боль от переносицы в темя.
…Сколько времени он находился без сознания, Николай не знал. Словно медленно выплыв из черной бесконечности, он вдруг услышал, а может, ему это только показалось, едва различимый рокот танков, стрельбу и крики «ура». Потом нос и губы его ощутили тепло стекающей по ним крови. Он будто плыл в каком-то мутном и зыбком, почти неощутимом мире. Попробовал открыть глаза и они вроде бы открылись, но все равно ничего не видел.