Штрафники. Люди в кирасах (Колбасов, Толстой) - страница 233
На станции, ожидая поезд, с трудом протиснулись к печке, отогрелись и незаметно задремали. Но когда глухой ночью их разбудил сержант, чтобы садиться в вагон, они снова озябли.
И только рано утром наконец подошли к огромному лагерю на окраине города. Обширная территория его была обнесена высоченным деревянным забором, по углам на вышках стояли часовые, кутавшиеся от ветра в широкие шубы, прижимая винтовки сложенными на груди руками.
Дверь проходной открыл пожилой старшина в голубой фуражке и, ничего не спрашивая, пропустил внутрь. Не задерживаясь, прошли проходную и оказались перед другим забором, к которому лепилось деревянное приземистое здание с решетками на окнах.
В неуютной, провонявшей табачным дымом комнате находилось несколько человек в голубых фуражках и о чем-то громко спорили. Увидев вошедших, они замолчали на полуслове. Человек, стоявший спиной к окну, отчего лицо его нельзя было видеть, властно приказал:
— Проходи сюда!
Сержант прошел вперед и подал пакет. Человек вскрыл его, посмотрел на Алексея и Люсю, испуганно жавшуюся к нему, и кивнул другому — старшине с острым носом и близко поставленными глазами. Тот, уже зная, что от него требуется, подошел к Алексею, ощупал одежду и спросил:
— Оружие есть?
— Нет.
Тогда старшина подтолкнул Алексея и указал рукой на дверь справа. Алексей, прежде чем пройти в нее, протянул девушке руку:
— Прощайте, Люся.
Она крепко пожала его широкую ладонь.
Часть вторая
В тот же день, потолкавшись среди пестрого лагерного люда, Сушко узнал, что все оказавшиеся здесь подлежат спецпроверке. В такие лагеря собирают всех, кто был в немецком тылу и перешел фронт не в составе части или не имеет документов. Относительно времени пребывания в них говорили по-разному: одни уверяли, что все это займет несколько дней или недель (на фронте не ждут!), другие доказывали, что это тянется месяцами, третьи утверждали, что будешь сидеть до тех пор, пока освободят ту местность, где был в оккупации. Сушко стало также известно, что этот лагерь сортировочный, а проверку проходят в других, специальных лагерях.
Заключение сломило Алексея: он пал духом, замкнулся в себе, часами лежал на нарах или сидел в укромном месте, снедаемый горестными думами. Он уже не думал о задании, не пытался даже поговорить об этом с каким-нибудь начальством, потому что в таком сборище людей добиться чего-либо было невозможно. До последнего момента его не покидало убеждение в том, что все случившееся с ним — обычное недоразумение. Он обвинял в дурацкой сверхбдительности всех: начальника госпиталя, майора, служившего на пересыльном пункте, наконец, сержанта-конвоира. И только теперь, послушав немало историй, подобных своей собственной, понял, что дело обстоит куда сложнее. Все больше напрашивался вывод, что поводом для заключения в лагерь служил сам факт пребывания в плену или на оккупированной территории.