Вася в таких случаях заливался румянцем и просил:
— Не мешай, Валька! Честное слово, я не вру!..
Слушатели обычно поддерживали его:
— Давай, Вася! Не обращай внимания!
— Не любо — не слушай, а врать не мешай.
Алексей, зная, как Чернышев относился к Бухарову, однажды сказал:
— Зачем ты парня обижаешь? Может, он и не врет.
— Не врет? — расхохотался Бухаров. — Да ты знаешь, что он им арапа заправляет? Он же «Декамерона» лицует на русский манер, и так ловко, что не сразу сообразишь. Ты только послушай, это же лагерная Шахерезада.
Послушав как-то Васины истории, Алексей убедился, что Валентин был прав. Многие рассказы Чернышева напоминали новеллы великого итальянца, только вместо попов и ревнивых мужей действовали немцы и полицаи. Лауретта называлась Марусей или Оксаной, а в роли Петруччо выступал сам Вася Чернышев.
3
Прошло около двух недель. Все время по ночам шли допросы. Каждый вечер, укладываясь на нарах, Алексей ждал вызова «на корму», как называли комнаты следователей. Но проходила одна ночь за другой, а его не вызывали. Алексей вроде и не испытывал страха перед первым допросом, но в душе желал попасть к Кочергину.
Шубин и Костров, прибывшие из сортировочного с Алексеем, уже побывали на первом допросе. Шубин попал к Швалеву и на другой день ругался последними словами:
— Шьет, сволочь, измену, а сам же ни бум-бум! Почему, говорит, не застрелился? Да если каждый в трудных случаях стреляться будет… Представь себе, под Сталинградом вдруг все стреляться начали! Сначала командарм, потом командиры дивизий, потом до солдат дошло. Кретин какой-то! Его бы туда, пусть бы он стрелялся. Небось, драпанул бы и следу не сыскать…
Костров был спокоен: он попал к Кочергину. На вопрос Алексея ответил коротко:
— Ничего мужик, говорить с ним можно, — и, помолчав, доверительно добавил: — Стыдно, понимаешь, перед ним было. Спрашивает: «Зачем же форму сняли, когда в окружение попали?» И в самом деле: другие-то прошли…
Но вот однажды ночью Алексей проснулся оттого, что кто-то тянул его за ногу. Он сел на нарах и сразу увидел в полутьме солдата, стоявшего внизу.
— Вы — Сушко?
Алексей спросонок тер глаза и никак не мог отогнать последние видения сна. Он все еще видел аллеи какого-то парка, освещенный цветными огнями фонтан, слышал далеко музыку и чувствовал женское тело, принимающееся к нему.
Солдат повторил вопрос и добавил:
— Вас вызывают…
— Да, да… Слышу, — ответил Алексей и спустился с нар.
Пробуждение от тяжелого сна — всегда облегчение. Но расставаться с приятными сновидениями, чтобы вернуться к тяжкой действительности, — это мука. Человек делается совершенно беззащитен, его воля парализована, мысли не собраны. Именно таким почувствовал себя Алексей, когда его разбудил солдат.