— Держись, братцы, начинается…
Голдобин остановился перед ними, заложил руки назад и, сдерживая гнев, спросил:
— Почему не пошли на работу?
Длинная шеренга работяг молчала. Голдобин метнул колючим взглядом из-под рыжих подбритых бровей и крикнул:
— Я спрашиваю, поч-чему не вышли на работу?
Начальник быстро повернулся на своих тонких ногах и ткнул пальцем в Чернышева:
— Ты почему не вышел?
Вася пожал плечами, как-то застенчиво усмехнулся и сказал:
— Мало денег платят, товарищ начальник. Лучше на нарах лежать.
— Ты почему? — указал на кого-то дальше.
— Надоело, товарищ капитан. Мы же добровольно…
— Ты? Ты? — указывал он пальцем и везде слышал одно и то же: надоело, не обязан, денег мало. В конце шеренги он увидел Шубина с перевязанной рукой.
— Почему рука завязана? — услышал Алексей.
— Собака.
— Так это ты, мерзавец, задавил собаку?
— Не задавил бы, так она бы меня загрызла. Один черт…
— Десять суток карцера, подлец! Заберите его.
Шубина обыскали и увели.
Голдобин еще долго бегал перед строем на своих тонких ногах и, не стесняясь в выражениях, распекал «симулянтов». «Бунт», «забастовка», «преступление» то и дело слышалось в его несвязной речи. Найти организаторов бунта ему так и не удалось. В конце концов он распустил строй и позвал Турова с собой.
— Вот что, Туров, — сказал он, закуривая и усаживаясь за стол, — мне непонятна твоя политика. В армии полком командовал, учился в академии, а здесь не справился с кучкой разгильдяев. Ты что, не хочешь помогать мне? Ты знал, что они готовят забастовку?
Подполковник, высокий, немного сутулый, стоял перед капитаном, заложив руки назад.
— Какая ж это забастовка? — возразил он.
— Как это какая? — возмутился капитан. — Самая настоящая. Отказ от работы, неподчинение конвою. Кто начинал эту заваруху?
— Не знаю, меня там не было.
— Нет, ты знаешь. Ты не можешь не знать!
— Я не знаю, — повторил Туров, выделяя каждое слово. — Между прочим, если бы и знал, то все равно не сказал бы.
— Ах, вот как! — протянул начальник. — Значит, и ты туда же. Кстати, тебе известно, что люди с твоим званием обычно попадают на Лубянку?
— Можете отправить и меня…
— Придется.
Наступило длительное молчание. Голдобин долго оглядывал Турова и постукивал, переворачивая, спичечной коробкой по столу. Его нарушил Туров:
— Один вопрос, капитан…
— Товарищ капитан, — поправил Голдобин.
Туров, словно не услышав его слов, спросил:
— Так вот, хотите ли вы пойти на фронт?
Глаза капитана вдруг потеплели, в них появилось какое-то доброе выражение. И он тихо, но торопливо, словно речь идет о давно затаенной мечте, которая вот-вот может рухнуть, сказал: