— Идите.
Оставшись один, Колобов достал кисет и направился к беседке, стоявшей между казармами у высокого забора. Подойдя, услышал какой-то металлический звук и быстро затихший шорох. Настороженно вошел в беседку, осмотрелся. Никого. Мертвенный свет луны падал через вход узким лучом на столик-грибок и лавку вокруг него.
Заглянув под столик, Николай различил там что-то темное и шарообразное. Прислушавшись, уловил чье-то дыхание. «Собака», — подумал он и слегка пнул живой комок сапогом.
— Дяденька военный, не бейте меня, я больше не буду! — неожиданно раздался под столом испуганный детский голос.
— Кто тут? — оторопел Колобов. — Я и не думал тебя бить. Ошибся. Что ты там делаешь? Вылезай, не бойся меня. «Действительно, откуда здесь, в Ленинграде, могла объявиться собака?» — мелькнула запоздалая мысль.
Перед ним, словно гном из сказки, появился мальчонка лет шести во взрослой рваной стеганке. Из-под просторной буденовки сосульками свисали давно не стриженые и не чесаные волосы, светились огромные, вполовину узенького лица, глаза.
Присмотревшись в свою очередь к Николаю, мальчик облегченно засмеялся:
— А я подумал, что вы — старшина.
— Так я и есть старшина, — не понял Колобов.
— Нет, тот другой старшина. Он в столовой начальником работает.
— Ну и что?
— Злой он очень. Как увидит меня, прогоняет. Грозился прутом отхлестать.
— A-а, вон в чем дело. Ты кушать там просишь?
— Ага. Повара мне никогда не отказывают. А старшина, если увидит, ругать начинает и меня, и поваров. Кричит, что своим еды не хватает. А я разве же не свой? Мне надо братиков моих подкармливать. Они на заводе работают, снаряды для пушек делают.
— Разве им паек не дают?
— Дают. Только его на один раз хватает. Если я их подкармливать перестану, они работать не смогут.
Колобов сел на лавку, посадил рядом с собой мальчика, потом спросил:
— Взрослые у тебя братья?
— Ага. Им по двенадцать уже. Они близняшки.
— А тебя как зовут? Мама у вас есть?
— Юрой меня звать. А мамы нету. Она еще зимой умерла от голода.
Колобов, сжав зубы, торопливо скручивал цигарку. Прикурив, поднес спичку к лицу мальчика и отдернул руку: на него смотрело землистое, испещренное морщинами лицо старика-карлика.
— Некрасивый я, да? — догадался Юра.
— Что ты, просто худой и слабый. Вот разобьем фашистов и поправишься.
— Скорее бы, — совсем по-взрослому вздохнул мальчик.
— В столовой не только старшины, поваров, наверное, уже не осталось. А ты все выжидаешь тут.
— Нет, дяденьки-повара всегда там. А старшина уходит только после второй бомбежки.
— А разве вторая бомбежка обязательно будет?