– Вы думаете, очень легко тащить этого алкоголика?
Из фешенебельного дома с колоннами вышел маленький желтолицый профессор. Несколько позади него следовала свита ассистентов. Они несли чемоданы и баулы профессора.
Профессор отбывал на курорт, в Коктебель. Вокруг него шныряли фотокорреспонденты, иногда озаряя темную улицу белыми магниевыми молниями. Профессор улыбался фотогенично, свита – почтительно. Но что-то мешало высокому лицу. Профессор с неодобрением прислушивался к приближающейся песне Пита.
– Пойдите, выключите этот проигрыватель, – вдруг приказал он визгливым голосом ассистенту, указав на Пита. Тридцатилетний, начинающий лысеть ассистент постоял немного, явно колеблясь, изредка озаряемый вспышками блицев, а потом швырнул на асфальт чужой чемодан и, оставив опешившего профессора и потрясенную свиту, пошел вместе со всеми, немного тяготея к равному по возрасту Оскару Изольдовичу.
– Нет ничего приятнее, чем решить дифференциальное уравнение шестого порядка, – непонятно к чему вдруг изрек он несколько извиняющимся тоном.
Вот так и шли они посреди ночной мостовой, по спящему весеннему городу, шли всю ночь, листья обрывая, и их становилось все больше и больше, а впереди шел Пит, он пел неутомимо, и рядом с ним были два его друга и любимая…
…Пит очнулся в метро. Длинный холодный коридор был пуст. Он стоял один, прислонившись к ледяной кафельной стене. Никого, никого, никого не было рядом.
Белый казенный свет. Урны. Он с трудом возвращался к действительности. Лицо его было мокро от слез.
И постепенно, как бы пробуждаясь, он осознавал, что все это – сон, мираж, вымысел, что не было никого: ни друга Вальки в пыльной гимнастерке, ни желтолицего профессора, ни Оскара Изольдовича, ни пьяных под фонарем – и не садилась за его столик печальная любимая с обручальным кольцом… Когда он все это понял, он разжал руку и увидел в ладони смятый клочок бумаги с записанным на нем телефоном: 173-32-22.
Моя встреча с А. С. Пушкиным
(документальный рассказ)
Это случилось 19 октября 1987 года.
После обеда я сидел в нашем кабинете и отвечал на письма. В редакции было тихо. Вообще она жила какой-то пока труднопостижимой для меня жизнью. Иногда и в семь часов всюду горел свет, ходили люди, что-то на ходу решали, кто-то стучал на машинке, кто-то пил чай и трепался. Иногда жизнь замирала уже в четыре – народ куда-то разбредался, никто не заглядывал в комнату, не приходили фотографы с аппаратурой на плече, и даже телефоны не звонили. Странно, но затишья и приливы не были напрямую связаны с наличием или отсутствием в конторе начальства. Или временем, когда сдавался номер.