Разгневанная река (Нгуен Динь Тхи) - страница 120
С этого дня каждое крупное поражение немцев в России Федор отмечал бутылкой коньяка. Но знали об этой новой традиции только Федор и Тоан. Так были отмечены победы русских под Курском, Орлом, Харьковом, осенью они пили за взятие Смоленска и Киева. Однажды Тоан купил бутылку рисовой водки, приготовил курицу и пригласил к себе Федора. Они выпили, разговорились, и тогда Федор рассказал Тоану об их общей знакомой — Нине.
11
Наступила еще одна военная осень. Миновал год со времени первых бомбежек Ханоя и Зялама. Развалины домов на узеньких привокзальных улочках успели обрасти мхом, прохожие давно перестали обращать на них внимание. Тревоги теперь были редкими, и столица начала забывать о воздушных налетах. Возможно, они прекратились из-за длительных дождей, которые в начале зимы тянулись неделями. В воздухе висела тоскливая дождевая пыль, и серые тучи плотно затянули небо над Северным Вьетнамом.
Работа Тоана неожиданно привлекла к себе внимание. Еженедельник «Маяк», виднейший «публицистический, исследовательский, политический, социальный, научный и искусствоведческий орган», где печатались статьи представителей «аннамитской интеллигенции», прислал Тоану письмо с предложениями напечатать серию статей о старинной национальной музыке. Писать Тоан не решился, но отослал в редакцию еженедельника партитуру нескольких народных опер. Вскоре на страницах газеты появилась первая народная опера в обработке Тоана, с довольно торжественной редакционной аннотацией. С тех пор имя Тоана стало известно среди столичной интеллигенции и даже в некоторых провинциальных кругах. Тоан начал получать письма людей, заинтересовавшихся его работой, ханойские барышни из богатых семей обращались к нему с просьбой давать уроки музыки, но он, как правило, отказывал всем. Ему, безусловно, было приятно, что его работа привлекла внимание, но он сожалел, что дал себя втянуть в эту пустуй шумиху, когда, по существу, ничего серьезного еще не сделано.
Однажды после работы Федор неожиданно пригласил Тоана в кафе. Они выбрали уединенный столик, Федор заказал кофе и вино и, когда они остались одни, вынул из кармана конверт:
— Читай! Когда прочтешь, я должен тебе кое-что сказать.
Тоан вскрыл конверт и сразу узнал знакомый почерк. От волнения у него пересохло в горле. Письмо было написано по-французски.
«Здравствуй, Тоан!
Это я, Нина. Сейчас я в Калькутте. Мне сказали, что есть возможность, не очень, правда, определенная, переслать письмо в Ханой. И вот я пишу тебе, хоть и не знаю, попадет ли это письмо в твои руки, а если и попадет, то неизвестно когда. Невозможно пересказать тебе все, что я пережила с того дня, как покинула Ханой. Главное, что я хотела сообщить тебе, это то, что я жива и не забыла тебя. Дорога была очень трудная, несколько раз меня чуть было не схватили, но в конце концов с помощью друзей — офицеров, которые потом тоже перебежали в Китай, — мне удалось пересечь границу и найти представителей де Голля. Я проехала несколько городов, подвергавшихся постоянным бомбежкам японцев, пока наконец не оказалась в Чунцине. Здесь я нашла работу в оркестре офицерского клуба союзников. В этом городе можно как-то жить. Здесь я встретила человека, который стал моим мужем. Он поляк, летчик военной эскадрильи, базирующейся в Калькутте. По делам службы ему часто приходится бывать в Чунцине. Вот уже больше года, как я переехала к нему в Калькутту и живу в расположении эскадрильи. Работаю снова в офицерском клубе, встречаюсь здесь с людьми самых различных национальностей, которые немало перенесли во время этой войны. Но и здесь, в Индии, я снова столкнулась с расовой дискриминацией, столь же отвратительной, как и в Ханое. Английские колониальные чиновники и белые офицеры (в основном американцы) живут своим замкнутым мирком, и им нет никакого дела до местных жителей. Каждый день на улицах вижу индианок с детьми на руках, просящих милостыню, иногда нищие умирают с голоду прямо под дверью клуба. Мой муж очень хороший человек, у нас много общего. Он говорит, что не для того люди сейчас рискуют жизнью, чтобы и в будущем терпеть несправедливость. В прошлом году, уже после того как я переехала в Калькутту, он несколько раз летал в Китай и участвовал там в боях. Приходилось ему пролетать над Хайфоном и Ханоем. Сейчас он в Калькутте. Скоро кончается срок его контракта, и я прошу его уехать в Европу, чтобы потом при первой возможности перебраться в Россию. Так что скоро, Тоан, я буду еще дальше от тебя, и теперь мы уже вряд ли когда-нибудь увидимся. Я даже не знаю, жив ли ты, здоров ли, удалось ли тебе осуществить свои замыслы? Очень хочу, чтобы ты получил это письмо. Что бы там ни было, я желаю тебе мужества жить, бороться и добиться своей цели, несмотря на весь этот кошмар. Желаю тебе счастья, Тоан!