Утром Ан, как обычно, поднялась до рассвета и пошла в кухню сварить кашу для Чунга, а для них с Соном — батат. А потом нужно было еще сварить рис, чтобы взять с собой на обед. В переулке завывал ветер, шуршал листвой ободранных жалких бананов на берегу пруда. Ан возилась у очага и вдруг услышала голос, позвавший ее с улицы.
— Это вы, Тощая Хай? Подождите, я сию минуту!
Ан открыла калитку, и гостья сразу прошла к очагу.
— Ну и холод! Ой, да у вас вареный батат! Что это за сорт такой ароматный?
Ан знала, что Тощая Хай пришла попросить у нее несколько клубней батата для своей меньшой, Бан, которая была младше Чунга на два месяца.
— Вы идите, чтобы не опоздать в свою лапшевную, а я, как управлюсь, сама отнесу батат вашей девочке.
— Мне незачем ходить туда, там теперь и косточки не добудешь! Раньше все-таки можно было хоть что-нибудь схватить, да и то с дракой, с боем — как голодная стая собак, простите за грубость! А теперь и этого нет! Хозяин лапшевной запродал все кости забитой скотины какому-то перекупщику. Вчера я попробовала схватить лопатку — меня так огрели коромыслом, что чуть руку не сломали!
И Тощая Хай высунула из-под мешковины, в которую она закуталась от холода, тонкую, как тростинка, руку. В этом году она совсем сдала, отощала, истаскалась. И что за чертова баба — живет одна, а каждые год-два снова ходит с животом! А у нее уже шестеро! Ан не представляла себе, чем только они еще живы. Правда, последнее время Тощая Хай уже не стеснялась, побиралась у них в переулке. Многие даже предупреждали, что с ней надо быть осторожнее, она вроде стала на руку нечиста.
Вот и сейчас эта несчастная мать сидела перед таганком и не сводила глаз с котелка, в котором варился батат. Ноздри ее жадно раздувались, и Ан даже слышала, как от голода у нее урчало в животе.
Когда батат сварился, Ан взяла палочку и подцепила большой клубень.
— Ой, от такой бататины моя Бан с ума сойдет!
— Это вам. А для Бан я дам другую.
Женщина не заставила просить себя дважды, схватила горячий клубень, обжигаясь, разломила его и сунула в рот большой кусок. Она покатала его во рту и, не прожевав, жадно проглотила. Вдруг лицо ее побагровело, шея напряглась, она судорожно глотала, но злосчастный кусок застрял у нее в горле. Ан зачерпнула в чашку чаю, заваренного на листьях вай, и Тощая Хай, выпив несколько глотков, успокоилась. Она была так голодна, что ей было не до приличий, и все же она улыбнулась, пытаясь как-то сгладить неловкость:
— Пожадничала, откусила такой большой кусок, что чуть было не подавилась.