Небольшой поселок у подножия гор, как и большинство других поселков в районе угольных копей, состоит из одной улицы, застроенной кирпичными кое-как сложенными бараками — длинный ряд грязных клетушек, которые компания сдает внаем рабочим. Но подобраться к этим баракам не так-то просто — они окружены со всех сторон лачугами. Рабочие по большей части живут в лачугах, построенных ими самими из всевозможного хлама: кусков ржавого листового железа, картона, досок от разбитых ящиков и старых корзин. Все эти жалкие хибары в беспорядке разбросаны по поселку, единственная улица которого в любое время года покрыта черной жижей, растекавшейся из переполненных сточных канав. В этот час все взрослое население поселка работает на карьерах, на улице же можно встретить лишь стариков да стайки детей.
Рабочие-китайцы живут и держатся особняком. С виду их лачуги ничем не отличаются от остальных, но, если заглянуть внутрь, сразу становится ясно, что здесь живут совсем по-иному: деревянные кровати, москитники, алтари, оклеенные дешевой красной бумагой, и очаги, сложенные из глины, — все-все не такое, как у вьетнамцев.
Дети, и вьетнамские и китайские, целыми днями играют у сточных канав, пускают кораблики. Всем им по пять-шесть лет — ребятишки постарше уже работают в угольных копях: носят уголь, подбирают угольную мелочь, а некоторые уже толкают вагонетки наравне со взрослыми.
Кораблики мастерили из листьев, и они плыли, покачиваясь, по черной воде, а дети громко смеялись и кричали, не замечая ни смрада, ни грязи.
— Ва-а-ан! Ваш петух с оторванным хвостом подрался с петухом Ти!
— Бежим смотреть, как они дерутся!
И полтора десятка мальчишек и девчонок с головы до ног в угольной пыли гурьбой помчались смотреть петушиный бой. Кольцом окружив двух взъерошенных птиц, они с нетерпением ожидали начала поединка.
— Ван, к вам кто-то пришел!
Ван обернулся. Перед дверью их дома стояла женщина с узлом под мышкой. А, это Шау! Малыш вспомнил наказ отца и побежал домой.
— Здравствуйте, тетя Шау!
— Это ты, Ван! А папа на работе? Кто дома?
— Мама дома. Входите, тетя!
Куен, улыбнувшись, взяла малыша за руку и вошла в лачугу.
Ночь. На перегоне от Уонгби до Вангзаня последняя цепочка пустых вагонеток устало ползет по узкой извилистой колее, теряющейся в темноте среди холмов. Старенький паровозик вдруг замедляет ход на повороте и почти останавливается. Из окошка сбоку высовывается машинист и, внимательно оглядевшись, оборачивается к стоящей за его спиной женщине:
— Здесь можно сойти!
— Запомните, четырнадцатого!
— Будьте осторожнее, Шау, на дорогах стало что-то неспокойно.