Ле хотелось уберечь Куен от всяких случайностей, уберечь от опасностей, подстерегающих ее. Сестра его друга вступила на тернистый путь революционной деятельности, но она уже вполне оперилась, крылья ее окрепли, они пронесут ее через любую бурю.
— Ну ладно, давай прощаться!
Они поднялись, и, прежде чем уйти, Ле дал Куен последние наставления.
Да, работы непочатый край, кругом враги, а революционные работники редки, как звездочки в туманную ночь. Но близится день, когда запылает пламя революции!
Мост через Лыонг стоял все такой же искореженный. Японцы, видно, совсем убрались отсюда, а американские самолеты теперь пролетали высоко, не обращая на мост никакого внимания. Несколько семей из разрушенных поселков у моста снова вернулись на старые места, слепив кое-как крохотные лачуги — лишь бы иметь какую-то крышу над головой. Они цеплялись за каждый клочок истерзанной земли. И там, где чернел сожженный бамбук, у самых земляных насыпей сгоревших домов вновь зазеленели аккуратные грядки с овощами.
Заканчивался еще один год, на носу был новогодний праздник. На этот раз на нем были серые одежды и шел он к людям сквозь голод и смерть. Декабрь был пасмурный, а люди в эту зиму оказались совершенно беспомощными перед холодами: все износилось до предела, и жалкие лохмотья уже не грели. Сейчас, чтобы прикрыть тело, приспосабливали любую ветошь, вплоть до стареньких циновок, кусков драной мешковины, накидок из пальмовых листьев, но все это тоже быстро расползалось, разлезалось прямо на глазах и превращалось в лохмотья. Старики и дети, посиневшие от холода, целыми днями не отходили от очагов, где тлела рисовая шелуха, ее подсыпали понемногу, по одной горсточке, чтобы растянуть подольше и хоть как-то поддержать тепло.
По ночам холод становился нестерпимым, но Ка по-прежнему каждую ночь отправлялся к переправе таскать тяжеленные чемоданы и корзины. Он раздобыл где-то пилотку и старую солдатскую гимнастерку, которая болталась на нем как на вешалке и доходила до колен. В ней и без того худенький мальчуган казался совсем тщедушным.
Первый поезд, хайфонский, уже ушел, и сейчас Ка грелся у костра вместе со взрослыми носильщиками. Он сидел у самого огня и все никак не мог отогреться. Ка надвинул пилотку на самые глаза, потом отогнул края книзу и прикрыл уши, а ноги поджал и спрятал под просторной гимнастеркой. Сверху сыпалась дождевая пыль, слабый костер то и дело затухал, и носильщикам приходилось раздувать его, встав на колени. Едкий дым щипал глаза, все надсадно кашляли.
— Дождь-то не перестает! Сейчас подойдет поезд и начнут наши пассажиры кувыркаться!