Старушка открыла глаза.
— Иди, мама, ляг, отдохни!
— Помоги мне дойти до кровати, дочка.
Куен отвела мать в ее комнату, уложила на кровать и, укрыв одеялом, опустила москитник.
— Постарайся заснуть, мамочка. Ради нас с Тху побереги себя. Что поделаешь, такова, видно, судьба!
Измученная горем старушка забылась тревожным сном. Заснула и Тху. А Куен все никак не могла покончить с бесчисленными домашними делами, развязаться с которыми ей обычно удавалось лишь за полночь. Весь дом погрузился в сон, одна только Куен бодрствовала в комнате, освещенной крохотной керосиновой лампешкой.
Подул холодный ветер, тревожно зашумели во тьме деревья.
Куен присела к столу. В голове ее мелькали какие-то обрывки мыслей, руки машинально теребили свитер, оставленный стариком. Кто же все-таки была та женщина? Пожалуй, старик прав: она просто приходила в тюрьму по поручению, видно, нужно было что-нибудь сообщить Кхаку, передать одежду и лекарства. Тоже, наверное, революционерка, как и брат. Да, скорее всего, так и есть! Вряд ли это была жена. Тем более сейчас — в такое трудное и опасное время… Куен вспомнила рассказы брата о девушках-революционерках, которые во имя дела жертвовали собственным счастьем. А вот она, Куен, не может последовать их примеру, если бы и захотела: теперь на ее руках остались мать и племянница. Но даже если ей суждено всю жизнь быть привязанной к дому, она все равно не станет женой какого-нибудь корыстолюбца, чтобы только и знать, что рожать ему детей и прислуживать в доме. Ни за что не будет она жить со свекровью, насмотрелась она на них. Куен вздохнула и задумалась. И тут ее вдруг будто что-то толкнуло, в памяти всплыли слова из последнего письма брата, которое она помнила наизусть. Куен схватила лампу, разыскала письмо и, вывернув побольше фитиль, стала торопливо перечитывать пожелтевшие страницы. «…Сестра… наконец мне представился случай послать тебе письмо…» Теперь, Кхак, ты уже никогда больше не напишешь сестре! Куен почувствовала, как горький комок подкатывает к горлу. «…Я очень тоскую по дому, беспокоюсь о вас, но, к сожалению, не могу писать часто. Пришлось переложить на твои плечи все: и заботу о маме, и воспитание дочери. Прости меня, сестра, но сейчас я ничем не могу тебе помочь…» Из глаз Куен брызнули слезы. Она поспешно стерла капли со страниц, которые хранили последние слова брата. Долго сидела она так, всхлипывая и вытирая слезы, потом снова принялась читать эти бисерные, прекрасные, как и всякое дело, всякая мысль брата, строки. Вот! Наконец-то нашла… У Куен от волнения сильнее забилось сердце. «А теперь мне надо рассказать тебе кое-что… У меня сейчас… возможно…» Слова эти были зачеркнуты. Очевидно, Кхак хотел о чем-то рассказать, но потом передумал. Ну конечно, он хотел написать об этой женщине! Значит, и правда у него была любимая! «Ладно, мой товарищ уже заждался, расскажу в другой раз…» Теперь не расскажешь…