Горел крайний, стоящий на самом выходе из деревни дом. Когда я подбежал, занялась уже кровля. Языки пламени лизали стены, взметаясь вверх. Вокруг дома было уже довольно много народу. Хозяйка его — тетя Груня — бегала тут же, рвалась к объятому пламенем крыльцу.
— Гришатка! Гришатка там! — кричала она, стараясь отбиться от удерживающих ее мужиков.
— Куда ты, куда, Ивановна! — говорили ей. — Все в огне. Куделя пошел туда, если найдет, вынесет.
Пожары у нас в селе были частыми. Мама рассказывала мне, что однажды от случайно загоревшегося дома занялась вся деревня. Большинство строений сгорело дотла. После этого дома стали строить так, чтобы они не стояли сплошной линией, прижимаясь друг к другу. Между кварталами домов стали оставлять промежутки. Их так и называли — «прожогами». Через такой «прожоги» огонь не мог перебраться, и в случае пожара сгореть могли лишь два-три дома, стоящие рядом.
Сейчас пожар не угрожал всему селу. Дом стоял на окраине, особняком. Ветра не было, и искры не попадали на соседние дома, отстоящие на большом расстоянии от горящего строения.
Приехала из Костино пожарная машина. Пожарные торопливо протянули шланг к колодцу, начали сбивать огонь водой. Но это уже мало помогало. Прямо из огня выскочил Куделя, здоровенный мужик, носивший всегда широкую черную бороду. Теперь борода его обгорела и была рыжей.
— Не нашел! — крикнул хрипло Куделя. — Никого нету там. Все углы обшарил.
— Там он, там! — кричала тетя Груня, вырываясь вперед. — Гришенька мой!
Ей удалось вырваться, и она бросилась в огонь. Через минуту появилась, объятая огнем. Женщины начали сдирать с нее горящее платье, сбивать огонь.
Огонь со свистом и треском поедал сухое дерево. Прошло еще немного времени, и обрушилась кровля. Тетю Груню, все еще кричавшую: «Гришенька! Гриша!», посадили в машину и увезли. Шипела вода, сильной струей направляемая из брандспойта. Люди начали расходиться. Я вспомнил, что меня ждет Мишка, и тоже, вскинув рюкзак за плечи, пошел по направлению к Медведково.
Огненные отсветы некоторое время еще были видны на деревьях. Но потом и они исчезли. Стало совсем темно. Пробираясь между кустами, я услышал вдруг чей-то сдержанный плач.
— Кто здесь? — спросил я, сам изрядно испугавшись.
Ответа не последовало.
— Кто здесь? — спросил я дрожащим голосом еще раз.
И тогда раздался рев. Самый настоящий мальчишеский рев:
— Ыы-ы-ы! Ыы-ы-ы!
Я нагнулся и увидел, что под кустом лежит, свернувшись калачиком, мальчик. Совсем маленький. А может, в темноте он мне таким показался.
— Чей ты, мальчик? Зачем сидишь здесь? — спросил я.