— Всегда пользовалась… всю жизнь погубила… сердце сбоит. Думает, станет и умру… смерти моей желает! — он поднял палец.
— Желаете заявление подать?
— Кто? Что? Я? Нет… Хельм все видит… он справедлив… и каждому воздастся по делам его… мне вот тоже… воздастся…
Себастьян подошел к креслу и, остановившись напротив человека, который ныне выглядел прежалко, произнес:
— Я все знаю.
Правда, фраза сия действия нужного не возымела, ибо пан Белялинский меланхолично заметил:
— Никто не знает всего…
Инфернально.
— Послушайте…
…нечего слушать.
Разве что ветер за окном. И дом хнычет детским нудным голосом. В этом голосе — тоска, и проникает она в самую душу. Впору повесится… может, дому того и надо? Пара самоубийц — именно то, чего не хватало ему для полноты черное славы своей.
— Я вот думал, что знаю жену. Детей. Себя самого. А выяснилось, что ничего-то я не знаю… и вы, пан Себастьян, не знаете. И если повезет, то не узнаете, какая бездна в вас таиться… в каждом из вас.
Он вытащил камушек на веревочке.
— Видите? Теплый… значит травит… и горячей, горячей становится…
Катарине категорически не нравилось место.
И люди.
Что панна Белялинска с ее нарядами и ужимками, с черным душным флером, который чувствовала и Катарина, хотя и не одарена была в полной мере; что дочь ее, обезумевшая от зелья, что этот вот человек, притворявшийся пьяным.
А ведь и вправду притворяется.
Взгляд вот трезв.
Насмешлив даже.
И читается в нем этакое, снисходительное… мол, зря вы сюда пришли.
— Мы знаем, — а еще она зверски устала молчать, притворяясь тенью, этаким молчаливым и бессловесным сопровождением князя, — что вы занимаетесь контрабандой.
Пан Белялинский осклабился.
— Какой ужас! — воскликнул он фальшиво. — Я раскрыт…
Смешно?
А ведь и вправду не боится. Почему? Так уверен, что доказательств у них нет? Или дело не в доказательствах, а в высоких покровителях, которые помогут? Если так, то худо…
— Вы перевозите в гробах людей…
— Милая, — пан Белялинский погладил горлышко бутылки. — Вы сами-то понимаете, сколь дико сие звучит? У нее богатая фантазия, пан Себастьян. Или вы тоже?
Князь встал напротив кресла.
И руки скрестил.
И выглядел он… грозно? Нет, не то слово. Не было угрозы ни в позе его, ни в голосе. Скорее уж становилось очевидно, что князь не собирается отступать.
— Эта девушка умирала долго. Мучительно. Разве заслужила она подобное?
— Не мне судить, кто и чего заслужил. Я лишь человек…
…он не признается.
…и вовсе не от страха, но…
— Пан Белялинский, мы ведь докажем. Понадобится время, но мы докажем, что именно вы переправили несчастную через границу. И вы передали ее убийце, и стало быть, виновны не только в контрабанде… контрабанда — по сути своей мелочь, кто ею тут не занимается, верно? А вот убийство… и если подумать, то не одно…