— Пять лет тому… да, — лысоватый господин в строгом костюме, который сидел почти хорошо, раскрыл вечный календарь. Слегка нахмурился. Ущипнул себя за густую бровь и кивнул, соглашаясь с какими-то своими мыслями. — Мне два дня как лицензию выдали. Долго рассматривали. Признаться, и не надеялся…
Он почесал вторую бровь.
И обе эти брови, густые, сросшиеся над переносицей, растрепались, отчего в благообразном облике господина, в целом соответствовавшем месту его службы, появилась некая несуразно диковатая нота.
— Пришел утром. Вот как вы, — это прозвучало почти обвинением. — Запер дверь. Сказал, что у него ко мне предложение, что…
Он дернул узел шейного платка.
— Поймите, я не желал связываться ни с чем… подобным. Я понимаю, что многие промышляют… я… — он запнулся и с какой-то излишней явно поспешностью добавил.
— Мы вас не обвиняем, — Себастьян толкнул злотень, который покатился по конторке, чтобы попасть в дрожащие, но цепкие пальцы Понятковского. — Мы ни в чем вас не обвиняем. И даже не будем привлекать как свидетеля…
Катарина нахмурилась. Похоже, идея не привлекать Понятковского не нашла отклика в ее очерствевшем сердце. А зря. Свидетель из него аховый, видно, что боязлив до невозможности и ныне им один страх движет, а попроси под протокол свой рассказец записать, и мигом иной проявится.
Понятковский испустил тяжкий вздох и, спрятав монетку в нагрудном кармане, погладил его.
— Он говорил… говорил, что бояться не стоит, что у него есть знакомые… и грузы будут идти… туда и обратно… мне всего-то надо будет документы оформлять.
— Что за грузы? — уточнила Катарина.
Ишь, подобралась.
А главное, что с утра какая-то не такая, как намедни. Злая? Раздраженная? И еще, пожалуй, растерянная, пусть и всячески пытается это скрыть. Интересно…
Себастьян исподволь разглядывал напарницу, находя новые и новые признаки ее недовольства.
Уголки губ опущены. И левый нервно подрагивает, будто Катарина изо всех сил сдерживает истерический смех. Под глазами тени. Волосы… волосы зачесаны гладко. Слишком уж гладко. А вот воротничок платья измят.
И пальцы то и дело касаются этого несчастного воротничка.
Щиплют.
Крутят.
Любопытно… что вчера случилось? Спросить напрямую? Не расскажет… и личное это? Или же дела касается?
— Да разве ж мне сказал он? Нет… я сразу заявил, что не стану связываться… ни за какие деньги не стану. Голова дороже, — немного нервозно произнес Понятковский. — Я думал… боялся… что он станет уговаривать… угрожать… а он… он лишь визитную карточку оставил…
— Какую?
Себастьян подобрался.
— Не свою… купца познаньского, который… сказал, что мы с ним найдем общий язык… и что я могу лично убедиться, что… — Понятковский рванул узел. — Я эту карточку сжег.