Он вперил взор в пустоту, загадочно улыбаясь.
– Знаешь, с Мадлен мы хотели иметь троих детей, у нас родился только один, и это уже было хорошо. Мы очень его любили, наш мир вращался вокруг него одного. Ровно двадцать лет мы были родителями, и только родителями. И это вовсе не делало нас несчастными, напротив, этот ребенок сторицей возвращал нам любовь, которую мы ему отдавали, он был веселым, нежным, смешливым, добрым… А когда ему исполнилось двадцать лет, он объявил, что уезжает жить в Канаду, и наш мир рухнул. Мадлен впала в депрессию, а я стал искать способ соединиться с ним там: нам нужны были, конечно, работа, квартира, но в целом все это было не так уж сложно сделать. Но психолог, у которого консультировалась Мадлен, заставил нас изменить мнение на этот счет. Наши дети не принадлежат нам, мы всего лишь садоводы, помогающие растениям набрать силу. Зато если оперившийся птенец взлетит самостоятельно – вот вам и награда. Конечно, это не произошло в одночасье, сначала нам было очень трудно не видеть его каждый день, и поэтому пришлось ставить перед собой новые цели, найти себе другие занятия, но какое же счастье было знать, что он стал полноценным, зрелым человеком.
Он снова замолчал и погрузился в свои мысли.
– Ваш сын все еще живет в Канаде? – спросила я.
– Да. Он хотел бы, чтобы я жил у него, но я против.
– Почему?
Он поправил солнцезащитные очки, надетые поверх обычных.
– Потому, что детей заводят не для того, чтобы потом стать их детьми.
В одном из бутиков Свольвера[61] я купила пять маленьких троллей. Это традиционные норвежские сувениры, которые продаются везде. Одного я поставлю в гостиной возле телевизора, два других предназначались для моего отца и Жанетты, а еще два для девочек. Забавная фигурка с всклокоченными волосами – Лили, а тролль-воин – Хлое. Чисто интуитивно сначала я выбрала для дочерей одинаковые игрушки, чтобы они не усмотрели в малейшем различии намек на предпочтение кого-либо из них, но потом передумала.
Именно равенству во всем я всегда уделяла много внимания. Следила за тем, чтобы подарки ко дню рождения каждой приблизительно одинаково стоили, старалась проводить с одной столько же времени, сколько с другой. Рассчитывала время внимания, уделяемого каждой, не меньше, чем рассчитывает по минутам свое выступление кандидат на президентских выборах. Я сама так настрадалась от чувства покинутости, что делала все, чтобы дочери его никогда не ощущали. Но все мои усилия оказались тщетными. Где-то я прочла, что старшие дети всегда испытывают чувство соперничества по отношению к младшим, и это неизбежно, что бы мы ни делали. Но я не снимала с себя при этом ответственности: возможно, стараясь обеспечить полное равноправие, я не сумела учесть индивидуальность каждой.