На экватор приехал проверяющий, старый мой товарищ, сослуживец еще с первой чеченской. Привез водки. Мы нажарили мяса и собрались посидеть с теми, кто не в наряде, отпраздновать, так сказать, эту дату. Третий тост все выпили, как всегда, стоя, помолчав. Затем потекли неспешные беседы за жизнь, и, конечно же, потихоньку свелось все к расспросам.
— Ну объясни мне, Лерка, зачем ты сюда поехала?
— А ты?
— Ну, война — это мужское дело.
— И что?
— А то, что воевать должны мужики, а женское дело — сидеть дома и детей воспитывать.
— А я всегда думала, что воевать должны не мужчины или женщины, не старые или молодые, воевать должны профессионалы. Люди, которые умеют это делать, а самое главное — морально готовы. Пользы от этого уж точно будет больше, если, конечно, можно так рассуждать о вопросе войны и мира. Но я говорю о защите. Защите нашей Родины, мирных жителей и близких нам людей.
Проверяющий удивленно хмыкнул. А я, уставший уже от подобных разговоров, которые велись с завидным постоянством, отвернулся, махнув в одиночку еще одну рюмку. Что она может доказать этим мужикам? Свое право на любовь к Родине? На войне действительно легко ее любить или ненавидеть. Но война — это мужская привилегия, их вотчина, и они не потерпят чужаков на своей территории. Что бы она ни сказала здесь, как бы ни доказывала, что лучшая в своем деле, все равно все будет встречаться в штыки, потому что здесь чужак — она. И сколько раз я ни пытался объяснить ей это, Лерка упорно гнет свою линию, горячась и заводясь на вековую несправедливость.
В разговор включились окружающие.
— Что ты здесь ищешь?
— Слушай, твоя бабушка где была во время Второй мировой?
— Ну-у, у меня была мировая бабка, прошла от Минска до Одера.
— Так спроси у нее, что она там искала.
Парень обиженно засопел. Но в разговор включился его дружок:
— Лерка, ты дура, ну как ты не понимаешь, что ты никогда не сможешь быть наравне с нами.
— Я, конечно, может, и дура, но почему я должна быть наравне с вами, почему не могу быть просто рядом, в одном строю? Разве я прошу себе поблажек, разве я не так же, как и вы, тащу службу, разве мой бронник легче вашего или у меня какие-то особые условия службы?
Буран, почуяв настроение хозяйки, лежа у ее ног, подтверждающе гавкнул. Я ухмыльнулся — защитник. А парень, который больше всех к ней подкатывал, но был жестко отшит, все не унимался, выбирая все более острые фразы, стараясь ее зацепить, все больше накалял обстановку:
— Да пойми ты, что это твоя последняя командировка. Никто больше никуда тебя не возьмет, так как ты как бельмо на глазу, обуза. Никогда ты не будешь в боевой группе. Я лично пойду к руководству и расскажу все, что было и даже чего не было, но добьюсь того, чтоб баб больше в командировки не брали.