Глава тридцать четвертая
По ту сторону
Открытая легковая машина мчалась по широкому ущелью. Асфальт давно кончился, машину подбрасывало на щебеночной, с выбоинами, давно не ремонтированной дороге. Справа тянулось усыпанное гладкими камешками сухое русло оживающей по весне речушки. Бахрам, скучая, посматривал вокруг — на мелькающую за бортом, рябящую в глазах, прерывистую от наметенного кое-где песка дорогу, на холодные серые скалы, взметнувшиеся высоко над головой, на голубую полосу неба, — и с непроходящей тоской думал о вчерашнем вечере с Сюзанной…
Мистер Девис сидел впереди, рядом с шофером, и полуобернувшись, но глядя вперед, на бегущую под колеса дорогу, говорил бесстрастным, ровным голосом:
— Скупиться на обещания не следует, Бахрам. В конце концов мы расписок им не даем. Пусть верят в то, что их ждет здесь земной рай. — Изжеванная сигара сгорела больше, чем наполовину, и он швырнул ее в сторону; от удара о землю полетели искры, встречный ветер подхватил их, понес, стеля по дороге. — Я знаю этот народ — ленив, тяжел на подъем. Надо приложить немало усилий, чтобы расшевелить. За час до исхода смертельного сражения мусульманин способен повесить свое оружие и приступить к молитве. Черт знает что! А ведь это может погубить все дело! Ты скажи им, что в Кизыл-Имаме они смогут молиться сколько угодно, пусть хоть штаны на коленках протрут до дыр. А сейчас надо пошевеливаться.
С первого часа этой их встречи мистер Девис стал говорить ему "ты", и Бахрам терялся в догадках — как понимать это: презирает его шеф, считает бездарью или, наоборот, подчеркивает свое расположение. Кто его поймет, этого загадочного человека с непроницаемым лицом. Вот Сюзанна — там все ясно…
Они медленно шли по аллее парка, и рука Сюзанны доверчиво лежала на согнутой в локте мускулистой руке Бахрама.
Сюзанна напевала:
— Сидит на вершине орел
— Посмотри как он одинок…
— Скажи, Сюзанна, что тебе больше нравится в мужчине — красота или сила? — спросил Бахрам.
— Называй меня Анной, — улыбнулась она, снизу заглядывая в его лицо, — это проще и… интимнее.
— Ну, так что, Анна?
— Разумеется, сила. А сильный всегда красив, мой милый. Если он не урод, конечно, — она прижалась к Бахраму, и грудной влекущий смех ее прозвучал очень уж откровенно. — Сильный может все — овладеть прекрасной женщиной, стать миллионером, убить врага… А немощный красавчик способен только сочинять душещипательные стишки. А что в них проку? Бессилие — самое отвратительное в мужчине. Это подтвердит любая женщина.
Ее тугая грудь прижалась к его руке, волнуя кровь.