— Тут у нас гость — товарищ Юрин, вы его знаете. Попросим его сказать…
Юрин встал, по-военному одернул тужурку.
— Да я, товарищи, не собирался выступать. Сидел тут, слушал — все в основном правильно идет, как надо. Лично я с теми, кто говорит, что мы должны каждому — буквально каждому — разъяснять политику Советской власти. Я не знаю Керима, вокруг которого разгорелся тут сыр-бор.
Но ему не по пути с кулаками, с баями — это точно. Он сам поймет рано пли поздно. Надо помочь ему, объяснить, кто друг, кто враг, и он встанет в наши ряды. А «вытрясать из него душу», как тут предлагалось, конечно, нет оснований, и я думаю, что это было сказано в запальчивости, и всерьез приниматься не должно. Ты уж меня, Батыр, извини. Наши сабли всегда будут острыми, но ведь сабля своих ножен не режет. Так, кажется, говорят в народе?
В комнате снова поднялся шум, кто-то захлопал в ладоши.
Только Батыр сидел набычившись, смотрел на свои крепкие руки, лежащие на столе. Скрещенные пальцы чуть вздрагивали. Но лицо с длинными, торчащими в стороны усами было неподвижным. И большие глаза, как всегда, смотрели жутковато, полыхали где-то внутри неуемным огнем.
Глава четвертая
Ночной разговор
Дни летят стремительно, уходят безвозвратно. И каждый оставляет на душе Атанияза свою тяжесть. А было время, когда всякий прожитый день вспоминался добрым словом. Было… Судьба все спутала, все смешала, не поймешь, с какого конца браться за дело. Проснешься с тяжелым сердцем, обступят заботы, одна другой сложней, неприятней; ночь еще в степи, а не уснуть больше, до самого рассвета не уснуть, когда взойдет новый день, неведомо что приготовивший…
Предстоящая перепись скота особенно беспокоила Атанияза. Он знал: его люди, те, что преданно идут с ним через испытания судьбы, — верят в него, его силу, в его ум и ловкость. А в нем самом вдруг пошатнулась эта вера. Пошатнулась в тот час, когда прискакал с базара на взмыленном коне Ниязкули с дурной вестью, — и не мог он больше обрести прежний покой. Долгими бессонными ночами лежал в своей кибитке под теплым одеялом, слушал, как посапывает рядом опостылевшая жена, как за стеной шевелятся спросонья, переступают с ноги на ногу кони, чувствовал, как заползает в щели прохлада, — и думал. Мучительно думал о том, как разрешить эту свою главную заботу, спасти скот, а с ним — уважение, независимость, власть. С ненавистью думал он о сельских активистах. Откуда они взялись эти Батыры, Нурли, Бердыли? Ведь несколько лет назад не отличить их было от остальной голытьбы. В ноги ему кланялись… А теперь — поди-ка, всю власть в свои руки, забрали. Веру забыли, аксакалов не почитают. Тьфу!.. Он плевался в бороду, ожесточенно утирался рукавом нательной рубахи. С иноверцами знаются, русский Юрий им ближе мусульманина Атанияза. У, проклятые!