Он кряхтел совсем по-стариковски, что-то кололо внутри, ныла голова, поламывало суставы. Ох, не к добру все это, не к добру…
Перед уходом, уже надев добротный хивинский халат, перепоясав его новым платком, Атанияз позвал сыновей, хмуро сказал, чтоб крепко держались друг за друга, если что, берегли хозяйство, нажитое за долгие годы, не пустили на ветер отцовское добро.
Помолившись, не спеша пошел в контору. Хоть и старался держаться степенно, но чувствовал, что сутулится больше обычного, шаркает ногами по пыльной тропинке. И от того, что он боялся людей, к которым шел теперь, — с новой силой закипала в нем злоба и ненависть к ним. Ему бы следовало идти через поселок с гордо поднятой головой, чтобы все видели — Атанияз-бай никого не боится, он по-прежнему силен. Но против воли его тянуло под сень тутовника — подальше от любопытных глаз. Знал бай, что разговоров и пересудов не оберешься. Видно, что-то сломалось в его душе, какая-то пружинка, на которой держалась всегда взбодренная байская гордость.
В конторе была вся аульная верхушка — Батыр, председатель колхоза Бердыли, комсомольский секретарь Нурли. У окна курил Юрин.
Атанияз, здороваясь, подал каждому руку, спросил о здоровье, о житье-бытье.
Батыр указал ему на табурет возле стола, но Атанияз, поклонившись, сел на полу у двери, взглянул на собравшихся с напускным добродушием — эдакий простачок, готовый выполнить любое приказание. Утерянная было уверенность вновь вернулась к нему.
Батыр встал, вышел на середину комнаты и сказал почти спокойно:
— Как здоровье, бай-ага, как семья, как хозяйство?
Атанияз отозвался, погладив бороду:
— Слава аллаху, все хорошо.
Недобрая усмешка мелькнула под усами Батыра.
— «Хорошо»… Знаешь, зачем мы позвали тебя?
Атанияз смотрел на него снизу вверх. Это было неприятно, но встать он не решился.
— Скажите, послушаем.
Батыр, не сводя колючего взгляда с одутловатого байского лица, спросил негромко:
— А не слышал разве: кто-то поперек дороги у нас встал, против мероприятий Советской власти пошел?
Это новое слово — мероприятия — он проговорил смачно, подчеркивая его значимость.
Атанияз заморгал часто-часто, посмотрел на сидящих за столом, словно просил защиты.
— Не понимаю, что ты такое говоришь…
Батыр шагнул к нему. Немытые половицы скрипнули под его сапогами.
— Не понимаешь? А кто подговаривал чабанов не являться на вызов сельсовета? Люди на тебя показывают.
— Наговор! — взмахнул ладонями Атанияз. — Злые языки наболтали, не верьте! Да разве мы…
У Батыра стало дергаться веко правого глаза. Он резко повернулся, задел табуретку — она упала, загремев в наступившей тишине.