— Правильно Пятрас присоветовал. Лучше обождать, чем земли лишиться!
— Где совесть потерял, Кедулис?
Что-то выкрикивали и те, кто подальше, — может, кто и одобрял Кедулиса, но большинство было против старика. Отречься от своих пашен и перебираться на тощие земли Заболотья никто не желал. А ко всему, Пятраса Бальсиса в деревне все любили, а Кедулиса презирали за злой нрав и нерадивость в хозяйстве.
Когда гомон затих, Юркевич решил рискнуть — попытался склонить владельцев половинных наделов:
— Шиленские хозяева! Говорю вам в последний раз. Кто еще этой осенью добровольно согласится перебраться в Заболотье, получит полный надел, хотя бы до сих пор и имел всего полволока. Пан поможет перенести постройки и выдаст лесу на новую избу. Пан разрешит по-старому пасти скот на помещичьих пастбищах, косить панские луга за отработку по уговору. А кто заупрямится, против того будет возбуждено судебное дело. По суду ослушники будут выселены насильно, земли получат меньше, чем теперь обрабатывают, и никакой панской милости, никаких облегчений! Подумайте, взвесьте! Кто согласен — пусть заявит об этом мне, или пану управителю, или войту. Рожь еще можно сеять на старом месте — земля ведь подготовлена, зато яровые сеять придется в Заболотье. Заранее сообщаем, чтоб вы знали, где работать. Таково милостивое предложение пана Скродского для вашей же пользы, согласно августейшему манифесту и всем законам.
Как и рассчитывал Юркевич, такие соблазнительные предложения заставили заколебаться некоторых, особенно владельцев половинных наделов. После речи юрисконсульта паны удалились, а шиленские жители некоторое время еще топтались, шумели и спорили, а потом вразброд направились по домам.
Дворовая челядь с любопытством наблюдала за торгом между крестьянами и панами. Кучер Пранцишкус высовывался из-за веранды и удовлетворенно потирал руки, когда говорил. Пятрас и бабы накинулись на Кедулиса. Из кухонных окон выглядывали девушки, а из столовой следили за спором Агота и Катре.
Противоречивые чувства раздирали сердце девушки. Прежде всего — стыд за отца. Что с ним такое — чем дальше, тем все грубее, несговорчивее, идет против всего села. Ой, лучше бы этого не видеть и не знать! Но кто это там? Неужто Пятрас? О, Иисусе! Откуда он взялся? Радость и тревога охватили Катре. Вот Пятрас что-то говорит, и сразу видно, как все его любят и слушают! Только не начнут ли опять его преследовать Скродский с Юркевичем? Не натравят ли на него жандармов? Увидев, что сходка закончилась, взволнованная Катрите сразу выбежала во двор, надеясь встретить Пятраса.