Действительно, он разговаривал с Пранцишкусом. Подойдя поближе, она услыхала слова кучера:
— …Мы его, говорят, покамест не трогаем. Но пускай только попробует — живо красного петуха на крышу…
Заметив Катрите, Пранцишкус ушел. Она подошла, радостная, но вместе с тем встревоженная, как бы Пятрас не накликал на себя беду, появившись здесь, в поместье.
— Про что это он, Петрялис?
— Да Пранайтис со своими разбойничками с пана Скродского глаз не спускает. Ой, Катрите, бросай ты эту барскую жизнь. Неведомо, чего тут можно дождаться.
Катре вздохнула:
— И рада бы, Петрялис, да куда деваться? Дома отец заест, а ты сам у чужих сидишь.
— Проводи меня, Катрите, на дорогу, а я тебе кое-что расскажу.
И начал ей горячо расписывать дядино предложение. Слушала Катрите, и всякие думы мелькали в голове. Знала она убогое житье бобыля. Другое дело — хозяйкой волока или хотя бы полуволока… Но откуда взять землю? Старый Бальсис не хочет дробить хозяйство, да и неизвестно, чем кончатся эти дрязги со Скродским. Отец не пожалеет, выдаст насильно за постылого. Нет, во сто крат лучше с Петрялисом, хоть и в лачуге!
А Пятрас словно отгадал ее мысли и чувства:
— Не бойся, Катрите, за бобыля выходить, не бойся горе мыкать. Год-другой, потом все пойдет по-иному. Добьюсь я доли посветлее. Разве у меня не крепкие руки, не привычны они соху прижимать, косой махать? Придет пора — и ружье сожму, и саблей взмахну. Но уж потом осядем на своей землице.
А Катре вдруг стала укорять его за новый спор со Скродским:
— Ой, Пятрас, зачем тебе опять лезть к пану на глаза, чтоб он тебя еще пуще возненавидел! Он о тебе забыл, а теперь сызнова начнет со свету сживать.
Но Пятрас отрезал:
— Вот и плохо, коли позабыл, пускай знает: я жив, здоров, вижу, что тут творится, и тебя не покину! Хочет от меня отделаться — пускай тебя отпустит. Тогда не стану ему глаза мозолить. Скажи его дочке, пусть, коли может, усовестит отца.
Они уже подошли к помещичьему саду и очутились на откосе, откуда расстилался широкий вид на ровные луга, заросшие кустарником, на плодородные холмы, кое-где желтевшие остатками яровых, и на пашни, посеревшие от ржаного жнивья, до самого леса, который виднелся вдалеке. К вечеру прояснилось. У самой земли пробились лучи заходящего солнца, и тени деревьев вытянулись далеко вперед. Напротив, у горизонта, на фоне мутного неба ярко обрисовывались озаренные багрянцем деревья усадеб Шиленай.
Пятрас с Катрите встали над обрывом и, успокоенные, вглядывались в эти дали. Пятрас опять стал расспрашивать о ее житье в поместье, об отношениях с паном, паненкой и дворовыми. Катре рассказала, что Скродский, видно, оставил ее в покое, часто хворает, с дочерью не ладит, и они подчас крепко спорят. Ежели бы не панна, то кучер Пранцишкус, садовник Григялис и стряпуха давно бы бросили Скродского.