— Не за что. Мамаше, верно, под восемьдесят?
— Восемьдесят один.
— И папаше?
— И ему.
— Славно. Достойно похвалы. Заботитесь о престарелых родителях… Увы, мы, врачи, не чудотворцы. — И разводит в стороны белые рукава.
Что это значит? Созревшим плодам пора опадать? Висят оба на тонюсенькой плодоножке, куда более тонкой, чем у нежного «кальвиля»? Едва видимая ниточка удерживает на древе жизни? Перед глазами Статкуса внезапно возникает это дерево, похожее на огромный клен. А может, это и есть Шакенасов клен? Светом залитый и сам свет порождающий, тает он в сиянии пространства…
— Гм… Где бы здесь руки помыть?
Статкус спохватывается, что успел предать стариков, отдал их небытию. Небытию? А сват, который будет сиять и тогда, когда их не станет? Каждый прожитый ими день… надежды, что души их согревали…
— Не торопитесь. Я подожду. — Врачу хочется подышать чистым воздухом, осмотреться.
Уезжая со двора, «скорая» цепляет яблоневую ветвь, сыплются белые комья антоновки. Только теперь понимаешь, как запущен сад — ветки не подрезаны, подпорок должно бы стоять вдвое больше… И еще одно… Отныне можно свободно топтать, ломать… Два ряда густых лип бессильны защитить сад от… от чего? Хотя бы от запаха больницы, который невозможно ни с чем сравнить. Все другие запахи, даже навоза, рассеиваются от дуновения ветерка, а этот — лекарственный — забивает легкие, мозг.
— Завтра снова увидимся.
Врач не обманул, приехали. Светит утреннее — не вечернее солнышко, но потому еще грустнее. «Скорая» ползет по середине двора — картина становится привычной для усадьбы. Статкус, заранее на этот раз подготовившись, «ассистирует» у колодца — вытаскивает полное ведро с помощью железной ручки, из-за которой когда-то сцепились Лауринас Балюлис и Розалия Шакенене. Подает полотенце, которому не меньше полусотни лет. Грубый, пахучий лен. Врач довольно фыркает, и Статкус разглядывает его повнимательнее. Виски голубовато-седые, чистое лицо человека лет сорока. На спортивную оранжевую рубашку небрежно накинут халат. Все отлично гармонирует. Именно такими представляешь себе молодых талантливых физиков или перспективных руководителей крупных производственных объединений.
— Ваши родители?
— Нет.
— Родня?
— Тоже пет.
— И что же, никто не собирается покупать?
— Покупать?
— Разве усадьба не продается?
Со вчерашнего дня сделан шаг вперед. Кое-что проясняется. Что проясняется? Да знать я ничего не хочу! Пусть думает, что я идиот.
— Не обязательно сразу. С прицелом на будущее, — рассуждает врач, удивленный тем, что человек, к которому он так вежливо обращается, с подозрением косится на него. — Может, сами предложат?