— Бросай все, и бежим! — Голос у Статкуса хриплый, будто он захлебнулся ветром просторов.
— Бежать? Замечательно, удивительно! В уезд? В Вильнюс? А может, «Широка страна моя родная»? О Елене забыл? — Дануте тоже едва слышно шепчет. — Что будет с малышкой Еленой?
— И ее захватим.
— Комик! Она не девочка — девушка. Но и это не все… Куда денем отца?
— Куда мы, туда и он!
Не собирался такое говорить. Его стеснял бы этот человек — ни старый, ни молодой, ни интеллигент, ни крестьянин. Связывал бы мечты, лишал широкого жеста. Однако слово сорвалось, а Статкус верил в свои слова.
— О-ля-ля! — пропела Дануте насмешливо, мелодия не соответствовала их тайне.
— Смеешься? — приуныл он.
— Не морщи лоб, не над тобой. Господи, сколько доброты в мире! А то из-за коровы я уж начала было ненавидеть людей… Милый, добрый мой Йонялис!
— Какой коровы? Я серьезно из-за нас… из-за твоего отца.
— Ты серьезно… Ты?
— Брошу учебу, пойду работать!
— Верю, бросил бы, но отец… Ой, не могу! — Ее разбирал смех, закусила кулак, чтобы не расхохотаться. — Отец, учти, тоже серьезно. Он, как дерево, врос в наш холм. Да какой уж там холм — кочка, которую шапкой накрыть можно, — но для него гора. Разве такого вырвешь? Срубить можно, но не вырвать!
Простор сжался до размеров детского воздушного шарика и лопнул. Не вражеская пуля, не хитрые чьи-то происки — смех легкомысленной девушки разрушил еще не построенный им, сверкнувший лишь в воображении дворец. А может, вовсе не глуп ее смех, может, смешна его серьезность?
— Что же нам остается?
— Тебе? Наплевать и уехать! Мне? Улыбаться лейтенанту, чтобы не разгневался.
Издевается. Над его преданностью и бескорыстием. Лейтенант… Прав Ятулис. Стиснуть бы что-то в руке — не пустоту, не папку!
— До свидания, Дануте.
— Не затрудняйся.
— Прощай.
— Эй, мазню свою захвати!
— Дарю Олененку.
— Вот уж обрадуется дурочка. А из вас двоих получилась бы пара. Жаль, несовершеннолетняя. Через годик-другой…
Статкус отворачивается, его вздернутый подбородок дрожит.
Быстрые шаги, взволнованное дыхание. Дануте? Молчаливо прильнет, пообещает больше не обижать? Нет, Елена, добрый дух дома. Помнит обиды своей семьи, но не забывает обид и его, чужого.
Рядом с ней неловко, будто не его обидели, а он… Неужели позволит жалеть себя?
— Возьмите, — Елена что-то сует ему.
Яблоки? Яблоки можно взять, но чтобы она его жалела?… Нет! Должен быть сильным, бесстрашным. Впереди такие дали, которых не перелетишь — только ногами измеришь.
— Извиняюсь… спешу… — отказывается он и ускоряет шаг.
— Подождите, Йонас. Сестра… Мы все перегрызлись.