День, второй, третий… Балюлисы не поминают Морты, но Петронеле, заметил Статкус, частенько останавливается у зеркала или перед оконным стеклом. С интересом разглядывает свои морщины, отеки под глазами, выросшие не там, где следует, волоски. Захотелось с теми, другими сравнить себя? Нет, просто смотрит правде в глаза… Крепче прихватит палку, чиркнет взглядом, словно лезвием косы, и вновь доносятся ее вздохи и причитания, не обязательно изливающие злобу, смело свидетельствуя перед всем на свете, даже перед глухой, поглощающей ее шаги тишиной, что еще жива, хотя и состарилась, что хозяйничает в той самой усадьбе, где родилась, росла, из которой не вырвали ее ни фантазии мужа-примака, ни вихри военной и послевоенной поры.
Лауринас, наоборот, втянул голову, выше приподнялось плечо — горб не горб. Жалел, что раздразнил жену. Раз с такой обидой отнеслась к его словам о Морте, как теперь примет собаку? Был бы еще пес как пес — не косматый злюка, брр! Старик то радовался, что не ворчит пока в усадьбе это чудовище, то сердился. Так-то держишь слово, уважаемая госпожа? Мы, деревенские, тоже люди! Разве не мы и ваш город, и ваших собак кормим? Так вези поскорее этот ком пакли… Неласковый? Не было еще такой скотины, с которой не совладала бы его рука. Он-то ладно, но вот что Петроне запоет? Надо не надо, вертелся возле кухоньки: то хворост рубил, то тупые ножи точил, чего обычно хозяйка не могла допроситься.
— Где ж твоя собака? — будто камнем разбила тишину Петронеле.
Лауринас разинул рот — и ей тоже нужна собака?
— Обещали привезти.
— Как же, привезут тебе. Видят — ротозей, как воск, от обещаний тает… Чего ж не посмеяться?
— Ты же собак больше дьявола ненавидишь.
— Я это я, но ты… Объявил на весь базар, выхвалялся перед всем светом, какой я, дескать, работник, какой садовод! Вот и получай кукиш! Ему, дочка, — обратилась она к Елене, — всякая размалеванная бабенка — уже и раскрасавица, и уважаемая.
Лауринас, удивленный тем, что жена не особенно ярится, тоже не полез на рожон.
— Около Бальгиса отдыхают. Не дождусь, сам съезжу.
— Лошадь прогоняешь, намучаешься — и чего ради?
— Да ради собаки. Ты же, оказывается, без нее жить не можешь!
— Не смеши людей. Мне тебя жалко. Без собаки ты, как без головы. И меня боишься. Пообещал, сговорился — вот и держи слово, нового позора на себя не навлекай!
— Ладно, не стану я из-за собаки убиваться. Передумает — и пускай.
— То-то и оно. А поехал бы сам, просить принялся — оскандалился бы. Глядишь, и цену бы набавили.
— Она и так полсотни запросила, куда уж выше!