еще в Софии, когда он вместе с Тодором и Стояном до часу ночи просидел в ресторане на улице царя Шишмана, вспоминая их общую поездку два года назад, в пятьдесят пятом, на угольные шахты (тогда, в пятьдесят пятом, его, Курганова, молодого журналиста, только что окончившего университет, впервые послали в заграничную командировку, и Тодор и Стоян здорово помогли ему),—
еще в Софин, когда он вернулся на аэродром во втором часу ночи, а она, не раздеваясь, сидела в номере на кровати и плакала, а потом в номер вошел Он, руководитель их группы, и сказал Курганову, чтобы таких поздних возвращений больше не было, —
еще в Софии, когда на следующее утро в шесть часов Тодор и Стоян, как и договорились накануне, заехали за Кургановым на машине, чтобы отвезти его на те самые шахты, где они когда-то были втроем, и показать, как все там изменилось за эти два года, а она сказала, что ездить не надо, что она будет волноваться, а он все-таки поехал, и по дороге они завернули еще и на металлургический комбинат (на строительство которого заворачивали и тогда, два года назад, в пятьдесят пятом), и в результате Курганов чуть было не опоздал к отлету голландского самолета, —
еще в Софии, и еще совсем раньше, в Москве, где они целых два дня никак не могли улететь из Внукова, Курганов понял, что он совершил ошибку, что он не должен был брать жену с собой в эту поездку.
Да, да, еще в Москве, во Внукове, в зале ожидания «Интуриста», работники которого никак не могли найти одного чемодана из огромного багажа прибывшего по высшему туристическому классу из Парижа господина Дезанги, и уже весь могущественный аппарат «Интуриста» на всем протяжении от Парижа до Москвы был поднят на ноги, а проклятый чемодан, тринадцатый по счету, все не находился, и Курганов почему-то никак не мог удержаться от смеха, глядя на сердитого красноглазого господина Дезанти с трубкой во рту, державшего на руках такую же красноглазую косматую болонку (а болонка какая по счету? — так и подмывало спросить Курганова), а в это время она, его жена, сказала, что нельзя смеяться над попавшим в неудобное положение человеком, это неприлично,—
еще в Москве, во Внукове, в зале ожидания «Интуриста», в который как-то незаметно, бочком, пробрался одуревший от многодневного ожидания своего самолета пассажир внутреннего рейса в сапогах, сел в кресло и вдруг так захрапел, что болонка на руках у Дезанти испуганно залаяла, а два молодых парня в форме «Интуриста», похожие на английских лордов и расточавшие до этого сахарные улыбки мрачному Дезанти, так дружно кинулись к внутреннему пассажиру в сапогах и так лихо выволокли его в общий зал, что Курганов не выдержал и захохотал, а она, его жена, снова сделала ему замечание — нельзя, мол, гак громко смеяться над людьми, попавшими в неудобное положение,—