Сам Виталик, обычно отдающий себе отчет во всеобщей нереальности, тут несколько терялся. И ситуация не разрешалась ничем — соблазнить Эштвен не удавалось, не думать о ней — тоже не удавалось. Смотреть, как она в пароксизме наивной радости совершенно невинно садится на колени к какому-нибудь тусовочному герою, было совершенно невыносимо. Виталик начал совершать глупости. Временами он становился непозволительно нелеп.
— Сколько раз тебе говорить! — в ужасе сопереживал «сосед». — Читать вслух стихи собственного сочинения — неприлично. Для этого нужно слыть поэтом, а ты им не слывешь и выглядишь глупо, как любой узурпатор.
— Но ведь мои стихи хороши!.. — защищался Виталик.
— Тогда — тем более! Нс поэту, а туркестанскому гопнику, вроде тебя, плохие стихи еще простятся, а хорошие — никогда!
— Больше не буду, — чуть не плача обещал Виталик, но врал.
Когда Виталику становилось очень уж паршиво, он вечерами пробирался к дому, где живет Эштвен, и долго стоял под ее окнами (седьмой этаж, крайние слева). На него лениво сыпался снег с блестками, и похож был Виталик на оперного Ленского в сцене перед дуэлью.
Он думал: какое из трех прямоугольников — окно ее спальни? Наверное, голубоватое... или зеленое? Может, то, что гаснет позже всех? Ах, если бы это было оно, каждый раз — разное... Но гасло и это последнее окно, и Виталик, хрустя снегом, брел до автобусной остановки.
Он закрывал глаза и опять видел этот призрачный свет, льющийся не с седьмого этажа — с седьмого неба, где ангелы и меланхоличная лютня — волшебный инструмент, на котором играют эльфы. Пусть на кухне среди неубранной посуды эльф довольствуется дребезжащей гитарой с наклейкой «Грушенка-95» на деке. Зато в звездных пространствах ему лютня всегда подпоет.
И гулкий автобус, урча, подбрасывал Виталика в своем пустом нутре, и горела где-то в заснеженном небе огромная синяя надпись «Экспоцентр» на крыше невидимого дома. Невыносимо, невыносимо ощущать свою глупость, знать, что ты — объект насмешек для ничтожества, для лицемерных болванов. Невыносимо беситься от бессилия, ломать паяца и кривясь подыгрывать пошлякам. Но виноваты не они, а ты — взявшийся играть по их правилам. Когда ты появился здесь, все прочие роли были уже разобраны. Тебе предложили эту — ну так играй. Играй, иначе от тебя не останется даже дыма. Играй, потому что ты существуешь только отплясывая в их хороводе. Ты — даже меньше, чем тень. Если ты не напомнишь о себе в течение суток — ты исчезнешь, дружок. А они — они пребудут всегда. Они питаются друг от друга, сношают друг друга, убивают друг друга исподтишка — это их мир. А ты здесь совершенно случайно, посему — берегись. Если тебя раскусят, то не будут вышибать на мороз — нет. Тебя просто сожрут. Накинутся, как голодные упыри, и сожрут.