Эммануил понял, что этим быком должен быть именно он.
Мужчина тяжело, со всхлипом, глотнул стерильный воздух бомбоубежища.
— Меня зовут Маккольн, — он сделал еще глоток. — Сэр Билл Маккольн, к вашим услугам. А вы, надеюсь, к моим.
— Мистер Маккольн… — начал было Хастон, но тот перебил его.
— Сэр Маккольн, — произнес с нажимом.
Эммануил на мгновение замер, а потом махнул рукой:
— Черт с вами, сэр так сэр! Итак, сэр Билл Маккольн, я совершенно не понимаю…
— А я сейчас объясню, — снова, но уже более мягко, перебил его собеседник. — Хотя, вкратце положение дел вам уже объяснил Адамс, с которым вы так невежливо обошлись. Так вот. У вас есть сын, у которого возникли определенные проблемы. В их решении я могу вам помочь. Однако у меня тоже есть сын. И решению его проблем можете помочь вы, Блейк. Впрочем, наверное, все-таки придется объяснять вам все по порядку. У вас ведь найдется пара минут? — иронически спросил он у Хастона.
— Найдется, — буркнул тот.
— Прекрасно. Так вот, мистер Блейк… Или Хастон?.. Как вам удобнее?
— Мне все равно.
— Да? Тогда я буду называть вас Блейком. Фамилия Хастон вызывает во мне некоторые неприятные эмоции.
Эммануил бросил на Маккольна быстрый взгляд. Тот не обратил на это никакого внимания.
— Так вот, мистер Блейк, в свое время я был тяжело ранен. Знаете, как оно бывает? Война. Секретное задание государственной важности. Нападение проклятых наци. Короче, я выпал из окна. Собирали меня долго и по частям. Кое-что сборке не подлежало. Кое-что впопыхах собрали неправильно. Короче, я стал калекой. Парализованным калекой, у которого, к тому же, появилась масса всяких болячек. И я должен был доказать всем — и, в первую очередь, самому себе! — что я остаюсь нормальным человеком. Маккольны никогда не сдаются, Блейк! — внезапно выкрикнул хозяин бомбоубежища и попытался сделать какое-то движение. Но остался на месте.
Хастон внимательно посмотрел на него. Расширенные глаза собеседника напоминали глаза сумасшедшего. Впрочем, было заметно, что Маккольн изо всех сил пытается взять себя в руки. В конце концов, это ему удалось.
— Так вот, — продолжил он, — мне нужно было доказать свою нормальность. А что самое нормальное в человеке, Блейк?
Хастон пожал плечами:
— Ну, наверное, производное от названия этого существа. Человечность.
Маккольн попытался хохотнуть, но издал только какой-то хлюпающий звук:
— Бред! Человечность! Этим качеством, Блейк, вы противопоставляете себя природе со всеми ее шипами, зубами, дубинами и атомными бомбами. Не надо отрываться от нее, Блейк, не надо. Самое главное в человеке, Блейк, это способность к продолжению своего рода. Любыми способами. Без этого от всей вашей человечности останется только пустой звук. Которого, кстати, никто не услышит. Так вот… Нашел я тут одну… Мало ли в этой стране породистых шлюх, готовых прыгнуть в постель к калеке ради его тугого кошелька? Но… Но одно из двух: или шлюха была непородистая, или мои болячки зашли гораздо дальше, чем я предполагал. — Маккольн снова, тяжело, со всхлипом втянул в себя воздух. — У меня родился сын. Но… Но он тоже стал калекой. Калекой, Блейк! И гораздо худшим, чем я.