29 декабря
Москва. Медицинский центр «Гармония».
Отделение стоматологии
– Что-то ты, Любаша, снова совсем не праздничная.
– Да скачу уже с утра, как сайгак по пустыне. Машину на сервис поставила. Тебе, кстати, от Вовки привет, он меня и подвез.
– И что-то ты особо счастьем не светишься… Валь, премедикацию давай. Да, можешь отойти на пятнадцать минут. Мне ряженки возьми. Да, и все.
– Уф… Запах его квартирки, в которой чихнуть негде и который не перебивает даже запах его одеколона, стряпня его жены – теперь я знаю, как же она любит пережаривать лук, – выключенный на строго определенное время звук у телефона отрезвляют меня все больше. А эти его словечки… Он не молодиться пытается, а говорит со мной так, как привык говорить в семье со своими бабами. Его подрастающая дочь, его жена, теперь они всегда будто между нами, красят ногти каким-нибудь жутким зеленым лаком и ехидно усмехаются: ну, че, козел? Теперь ты уже не гипотетически, а в натуре виноват, и теперь ты до конца жизни нам должен и обязан… Все это так пошло… Понимаешь?
– Не понимаю. Разве не ты с ним пять лет дружила до того, как вдруг переспать?
– Да. Но раньше меня эти подробности не парили. Женская природа такова, нам необходимо что-то или кого-то улучшать, особенно это касается человека, которого мы приняли эмоционально. А пытаться улучшить женатого любовника – все равно что переделывать уже приготовленный кем-то суп. В моем случае – из купленного по акции в «Пятерочке» супового набора, с пережаренным до тошноты луком. Да и из него, сердечного друга, если честно, такое сейчас поперло… Я вижу, как он борется с собой, только что рот не заклеивает, чтобы меня не допрашивать: почему вчера не смогла? почему сразу на звонок не ответила? кому ты строчишь эсэмэс? И я остро чувствую, как в нем возится и набирает силу раздражение оттого, что я ему неподконтрольна.
И это взаимное раздражение, будто похмельное утро, в считанные встречи успело превратить недоступную принцессу в немолодую шлюшку с тяжелым довеском в виде мужа, которому теперь, блядь, кашку по часам нужно кушать, а ее преданного рыцаря – в погрязшего в бытовых проблемах чужого мужика, считающего каждую копейку во второсортных гостиницах. И то, что он, пряча глаза, не позволяет мне платить за комфорт, к которому я, благодаря собственному, сука, труду привыкла, еще больше подчеркивает всю жалкость нашей ситуации. За спиной у близких мы косячим не для того, чтобы построить новое… Пытаясь восполнить невосполнимое, мы словно завешиваем дырки на обоях, и при этом делаем вид, что это получасовое тыканье на ничейных простынях приносит нам радость. Но оно не приносит.