– Знаешь, Нелл, я ведь родился еще до образования Дарконской Федерации. И в Корпусе работаю чуть ли не с самого его основания. Я видел, как все менялось. Я помню, как маги относились к нам, людям, раньше. Они не жалели нас, считали существами второго сорта.
Я нахмурилась, не понимая, к чему он клонит. По губам директора скользнула печальная улыбка.
– Там, где я родился, заправлял клан магов. Они заставляли людей работать на себя, держали на положении рабов. Не потому, что это было так уж необходимо, а потому что могли. Некому было нас защитить, пока не начала образовываться Федерация, пока люди не начали объединяться против них. Жаль, мои родители не дожили до этого времени, – тихо и печально добавил он. – Но они были отомщены.
Антуан замолчал, вероятно, погрузившись в воспоминания. Потом сделал еще один большой глоток и снова посмотрел на меня.
– Когда люди объединились и стали сильнее, мы тоже не знали жалости. Ни к магам, ни к оборотням, ни к другим расам. Было пролито немало крови с обеих сторон. Лет тридцать назад, когда ты еще не родилась, у Корпуса имелось куда больше карательных полномочий. Мы скорее считались особой армией, чем учеными и следователями. Армией против магов. Я служил в этой армии, потому что ненавидел магов. Но со временем все успокоилось. Мы притерлись друг к другу, научились если не уважать чужие границы, то хотя бы признавать их.
Теперь его губы скривила ухмылка.
– Маги теперь даже работают с нами, а поначалу это было противно самой сути Корпуса Либертад. На такие вещи нужно время, понимаешь? А первое естественное стремление каждого вида – обезопасить себя от других видов. Подчинить их или уничтожить. Поэтому скажи спасибо, что от нас не требуют ликвидировать Лину и Маркуса, что нам дают шанс сохранить их. Позволяют им прожить жизнь. Сорок лет назад никто даже разбираться бы не стал.
Я тяжело вздохнула и одним большим глотком прикончила содержимое своего стакана. Теперь к горящему в груди огоньку добавилось сильное головокружение, но одновременно стало легче дышать, как будто груз, давивший на грудь всю неделю, рассосался. Прежде, чем мое затуманенное алкоголем сознание смогло осознать причину странного ощущения, Антуан озвучил ее:
– А то, что Лина не захочет больше тебя видеть, только к лучшему. Я понимаю, что разговоры о сестринских отношениях были продиктованы лучшими чувствами, но посмотри правде в глаза: вы не сестры и не можете ими быть. Я ведь вижу, что происходит. Ты пытаешься быть хорошей. Поступать правильно. Но это каждый день немножко убивает тебя. Ты загоняешь страх и боль поглубже, пытаешься вести себя разумно, потому что этому тебя учили, но страдаешь. Если пустишь Лину в свою жизнь вместе с Маркусом и их ребенком, с каждым днем страдание будет становиться все невыносимее. Можно остановить это здесь и сейчас. Просто выполнив мой приказ. Ребенка не станет, Лина пойдет своим путем. Это будет