Дневник 1919 - 1933 (Прокофьев) - страница 14
Стелла создала мне отличное настроение и сегодня я кончил картину.
Сочинял скерцо - антракт между первой и второй картинами третьего акта. Я боялся, что завязну на этом антракте, а между тем - в один день. Это очень хорошо.
Владимир Николаева обещает, что через Кооперативы мне будут на месте выплачены деньги, а после этого я их внесу здесь. Недели через две отсюда идёт в Одессу первый пароход, а потом установится прямое сообщение с Одессой. Надо обязательно, чтобы мама приехала сюда. При таком сообщении путь не будет труден для неё.
Владимир Николаевич с чрезвычайным интересом относится к событиям со Стеллой. Когда я сказал, что Стелла выглядит такою нетронутой, он холодно и уверенно ответил: «Все они здесь тронутые, в Америке». Эта фраза меня поразила и заставила подумать. Я знаю, что все они здесь тронутые, но ведь от Стеллы веяло такой мечтательностью и акварельностью - и это создавало какие-то иные представления. Во всяком случае, спасибо Башкирову, что он натолкнул меня на эти рассуждения, я теперь буду смотреть на Стеллу с двух точек зрения и, может быть, лучше её разгадаю.
День начался хорошо, звонком Уркса, главного директора Стейнвея, очень милого человека, дававшего мне хорошие советы при заключении контракта с Кампанини. По моей просьбе он закинул удочку к Отто Кан по поводу «Игрока». Сегодня он телеграфировал мне, что получил письмо от Кана, гласящее: «Прокофьев и опера - это интересная тема» и приглашающее его заехать по этому поводу к Кану. Hello? А не на пороге ли мы значительного события?
Играл с Эльманом в шахматы и чрезвычайно хотел у него выиграть. Я не мог простить ему, что в Чикаго он выиграл у меня партию. Но сегодня я разбил его быстро и легко: + 2 из двух. (Общий результат + 5 -1 из шести).
В семь часов вечера пришла Стелла, которую я очень ждал. Сегодня она была несколько странная и неровная. То говорила, что не хочет сделаться моей игрушкой, то расплакалась, когда я играл на рояле. Опоздала домой, где приехал из Чикаго муж её сестры и где ей следовало быть, звонила домой и имела горячее объяснение со своей подругой. Это объяснение, очень её взволновавшее, повело к большому определённому разговору со мною, значительно прояснившему наши отношения.
Blanche, старшая подруга Стеллы, с которой она говорила по телефону - единственный человек, который имеет большое влияние на неё. Мать живёт отдельно, а отец и сестры говорят: сохраняй приличия и люби кого хочешь – мы поступили так же. Из дальнейшего разговора я заключил, что недавно, должно быть осенью, Стелла любила кого-то, но была несчастна, и теперь, когда она стала слишком явно увлекаться мною, Blanche начала принимать меры, чтобы остановить её, боясь, что я, избалованный артист и, вероятно, испорченный человек, поиграв с молоденькой девушкой, брошу её. Я сказал Стелле, что я с нею не играю, что она единственная женщина, которая меня сейчас увлекает. Поскольку это увлечение - глубокое и продолжительное, я не знаю и не буду пытаться измерить, чтобы не обманывать ни её, ни себя, но что, конечно, за всё время, что я буду с нею, я не буду ни с какой другою женщиной. И тут случайно, полушутя, мелькнуло самое главное: в конце мая Стелла кончает свой колледж и на июнь уедет в Канаду, и этот месяц она, быть может, могла бы провести со мною с глазу на глаз. Если всё так, то как бы хорошо всё это было бы!