На одной из них запечатлена их свадьба в теплую сентябрьскую субботу, как они оба утверждали, это был самый жаркий день года. Мама была хорошенькой девятнадцатилетней невестой. На ней было закрытое платье, кружева ласкали ее руки по всей длине, а на голове была кокетливая широкополая шляпка с фатой, ниспадающей на спину.
Эта шляпка доставляла мне огромное удовольствие, когда я была маленькой: я примеряла ее и танцевала у зеркала в спальне, заворачиваясь в фатин и воображая себя гимнасткой. Моя мама сияла от счастья на этом фото, а щегольски одетый отец был доволен, как слон после купания, и они оба стояли, намереваясь пуститься в это жизненное приключение вместе.
Пять или шесть фотографий в рамках, на которых были люди, места и (если учитывать нашу старую собаку Леди) животные, которых она любила.
Фото в день моего шестилетия привлекло мое внимание: там мы стояли вместе с мамой за тортом, который она испекла. Он был в форме замка для принцессы, огромный, замысловатый, с бледно-розовыми башенками и крохотными розами на решетчатой оградке.
Люди всегда говорили, что мы похожи друг на друга, но на этом фото сходство было просто поразительным. У меня такие же полные бледные губы, немного веснушек на носу. И теперь я могла только надеяться, что, когда придет мой черед, у меня будет столько же отваги, сколько у нее.
Самой новой фотографией была та, что я распечатала в кабинке супермаркета, когда ходила туда за бутербродами отцу несколько дней назад. Она была снята на телефон: Адам и Уильям смеялись у озера в тот день. Не знаю, заметила ли она ее, будем надеяться, что да. Ее и обручальное кольцо, которое я показала ей и папе, когда он крепко сжал ее руку и улыбнулся впервые за все время моего пребывания дома.
Только для того, чтобы размять ноги, я решила встать и поправить занавеску, скомканную в углу, когда медсестра распахнула ее утром. Я погладила руку матери и встала, осознав, что она холодная.
Мое сердце колотилось, я запаниковала, понимая, что это уже произошло. Потом она издала гортанный звук.
– Джесс, – прошептал отец, но его глаза не смотрели в мою сторону, а были сосредоточены на лице женщины, которую он любил всю свою сознательную жизнь. Он сжал ее, прерывистое дыхание задребезжало и снова затихло, чтобы опять начаться. Я оставалась на стуле, как будто была привязана к нему, пока не прекратилась странная работа легких.
Жизненные силы покидали тело моей матери быстрее, чем я представляла это себе.
Выражение ее лица стало умиротворенным. Больше никаких движений, содроганий, звуков и мычаний, к которым все так привыкли. И, кроме наших слез, шока и подавляющей печали, комната была наполнена тем, что приходит до скорби.