– Почему они не дали тебе что-нибудь обезболивающее? – спросила она еле слышно.
– Я сама отказалась от анестезии. Хотела, чтобы роды были естественными. И… я занималась йогой.
– Джесс, ты пытаешься вытолкнуть человека из своей вагины, – я думаю, тебе нужно нечто большее, чем дыхательные упражнения и свечка.
Она оказалась права. К тому времени, как меня рвало в надцатый раз, я была охвачена такой непередаваемой болью, что выкурила бы трубку с крэком, если бы мне предложили. Сквозь окно уже стало пробиваться неяркое солнце, и другая акушерка, которая, вероятно, представилась мне раньше, когда мой разум был слишком занят другими вещами, наклонилась, чтобы осмотреть меня.
– Извини, дорогая, уже поздно для анестезии. Можно сделать тебе укол петидина, если хочешь, но ребенок родится уже очень скоро.
Мои ноги начали бесконтрольно трястись, от боли у меня перехватило дыхание, я потеряла способность ясно выражаться и рационально мыслить.
– Я просто хочу, чтобы Адам был здесь. Мам… пожалуйста.
Мама суматошно начала копаться в телефоне, пытаясь найти его номер. Но уронила мобильный и ругала себя за неуклюжесть, ползая по полу и пытаясь схватить его, словно кусок мыла в ванной.
Затем все было как в тумане, я уже не думала ни о телефонных звонках, ни об игле в бедре: я была в горячке от ужасной и сверхъестественной силы своего тела.
Примерно через минуту и три потуги, после того как мне ввели петидин, мой ребенок появился на свет.
Он был чудесным, мой мальчик, с пухленькими ручками и ножками, выражение его крошечного лица казалось растерянным, и он часто моргал глазками, когда акушерка положила его мне на руки.
– О господи, – ахнула мама. – Он…
– Чудесный, – прошептала я.
– Крупный, – продолжила она.
Новорожденные всегда казались мне хрупкими и беспомощными, но Уильям был здоровяком весом четыре килограмма двести граммов. И он не плакал, даже в первые секунды, он просто свернулся в теплом изгибе моей груди – и все было замечательно.
Ну, почти все.
Как только я прижалась губами к его лбу и вдохнула его сладкий, непривычный запах, дверь распахнулась. В проеме появился Адам, который в пух и прах разбил теорию о том, что лучше поздно, чем никогда.
Не знаю, что было сильнее, когда он подошел к нам: запах духов другой женщины или горький запах перегара. Он не сменил одежду с прошлой ночи. Ему не удалось стереть помаду со своей шеи, и от уха до рубашки красовалась яркая полоса блядско-розового цвета.
Внезапно я захотела, чтобы он не приближался ни ко мне, ни к нашему ребенку, и никакое количество антибактериального геля для рук не смогло бы исправить того, что он оказался таким дерьмом. Во всех смыслах этого слова. Я безнадежно пыталась понять, как давно закрывала на это глаза.