Изабелла пристально посмотрела в его глаза.
– Сестре так и не удалось уговорить тебя написать ее портрет, верно? Но почему?
– Моя дорогая Изабелла. – Подойдя к ней, он нежно провел пальцем по линии ее подбородка. – Ты ведь знаешь, я не волен обсуждать тайны личной жизни своих покровителей.
– А ведь такого рода приспособление, пожалуй, оставит тебя без работы.
Не поднимаясь с пола, Изабелла закуталась в кабанью шкуру. Мгновение назад Леонардо высвободился из ее объятий и теперь был готов сделать с нее зарисовку, мысленно удивляясь тому, отчего так часто оказывается в постели с объектами своего творчества…
– Допускаю, – ответил он, прислонившись к массивной статуе Аполлона и прикрывая чресла ковриком – бережно хранимой реликвией, когда-то доставленной из Турции. – Но только представь: машинка, способная посредством одной вспышки запечатлеть образ человека или предмета, причем столь близко к его реальному облику, что уже не найдешь различий между ним и изображением. Это поднимет ученых, мастеров искусств, инженеров на недостижимый пока уровень объективности. – Он открыл свой альбом и пролистал до страницы, наполовину заполненной эскизами лошадей и полиэдрами; здесь же поместился список имущества, которое он забрал с собой из Милана. – Пусть из-за этого я не заработаю лишнего сольди как портретист – что с того? Зато я смог бы применить это устройство для других задач. Хотя бы разок.
– Но если образы будут воспроизводиться только этими твоими машинками, в них не останется отпечатка человеческого участия, человеческой души. Гуманистическое улетучится раз и навсегда.
Одной точной линией Леонардо запечатлел изгиб ее подбородка.
– Приближаясь к предмету вплотную, теряешь ясность видения.
– А отдаляться не только невежливо, но и опасно.
Ах, видели бы его родные, думал меж тем Леонардо, как он, сельский мальчишка из Винчи, спорит о моральной стороне одного из своих теоретических изобретений с внучкой неаполитанского короля. Когда он делал в живописи первые шаги, художники занимали незавидное положение в обществе, их ставили на одну доску с простолюдинами, чей удел – грубая черная работа. Но он, Леонардо, добился того, чтобы это представление в корне изменилось. Теперь художник вознесен на должную высоту, с его мнением не просто считаются – его ценят, оно имеет вес. А впрочем, все равно недостойная профессия, решил он.
– Достижение должной научной объективности, моя донна, – ключ к пониманию вещей. Потому-то я и хочу летать.
– Что делать?
– Летать.
Изабелла широко распахнула глаза: