Лиза больше не принадлежала Леонардо, она – собственность своего супруга. Она жена и мать, и она дорожила этими своими званиями.
– Вон там. Самое подходящее для нее местечко. Она словно специально предназначена для него. Посмотрите, маэстро. Не правда ли, смотрится превосходно?
– Да, – не поворачиваясь, уронил Леонардо.
– И кстати, я слыхал, что в свои картины вы любите зашифровать какой-нибудь ребус. Это правда?
Леонардо смотрел вниз, на то, как блестит Арно в скупых лучах солнца. Река снова текла в прежнем русле, следуя пути, начертанному для нее природой.
– Если так, вы должны сказать, какую загадку припрятали в моей картине. Ну просто обязаны. Клянусь, я никому не разболтаю, это точно, но для меня будет особенным удовольствием знать то, что сокрыто от других. Говорят, что вы добавили или, скажем так, зашифровали математическую задачку в вашем… э-э-э… «Святом Иерониме», кажется? И нечто такое, связанное с созвездиями, есть в вашей Мадонне – той, что в скалах. И еще говорили о музыкальной фразе в портрете синьоры де Бенчи? А, нет, там стихи, а ноты, они в… – Джокондо наморщил лоб.
Леонардо смотрел в окно и думал обо всех секретах, больших и маленьких, которые за долгие годы рассыпал по своим картинам. Досужие зрители никогда не обнаружат их, а сам он ни за что не проговорится, но сейчас все прежние загадки казались ему мелкими и незначительными в сравнении с той, которую он запрятал в портрете Лизы. О, эта тайна много глубже остальных, хоть и не имеет никакого отношения ни к науке, ни к математике, ни к звездам. Ее не постичь, опираясь на знания из истории, литературы или механики. Как бы старательно ни выискивали ее глаза или разум. Ее можно только почуять. Сердцем.
Ибо на сей раз его секрет – любовь.
Лишь тот, в ком живет любовь, способен открыть тайну, спрятанную им в чертах Лизы. Если же сердце зрителя глухо к любви, Лиза покажется ему безжизненной и обыденной, как оловянная тарелка. Таким людям никогда не понять, что в Лизе так привлекает других. Они отмахнутся от картины как от безделки. Тех же, кто любит или любил, портрет тронет и очарует. По непонятным причинам образ Лизы будет вечно преследовать их. Они и объяснить не сумеют, чем она их так заворожила. Только они откроют рты, чтобы высказать, что у них на душе, слова ускользнут от них, и очарование вмиг рассеется, как дымок от церковной свечки. Так и с самой любовью: стоит отстраниться, чтобы изучить ее, как предмет изучения мгновенно улетучится. Ибо любовь не живет под пристальным отстраненным взглядом, однако от близости и безусловной веры распускается, словно цветок. Она цветет в дальних тайниках сердца, в тишине, где нет места мысли. Истинно любить возможно, лишь погрузившись в любовь с головой, отдавшись ей всецело – точно так же, как постичь секрет моны Лизы возможно, лишь безраздельно отдав ей сердце.