Перекресток утопий (Судьбы фантастики на фоне судеб страны) (Ревич) - страница 102

Повесть "Гадкие лебеди", написанная в 1967 году, не была опубликована на родине авторов до конца 80-х годов. В собрании сочинений авторы объединили "Лебедей" с романом "Хромая судьба". Повесть стала как бы тем сочинением, которое пишет герой "Хромой судьбы" писатель Феликс Сорокин. Я не буду возвращаться к "Хромой судьбе", это в общем-то не фантастика, лучше всего в ней удалось описание нравов, царивших в тогдашнем Союзе писателей. Но что касается "Гадких лебедей", то это произведение типично шестидесятническое, и есть известное противоречие между "внешней" и "внутренней" оболочками романа, потому что в "Хромой судьбе", написанной в самом начале перестройки, звучат современные настроения и явственно ощущается ожидание скорых перемен, но одновременно и грустное понимание того, что перемены в той среде, которую мы сами создали в своей стране, будут проходить трудно. В "Гадких лебедях" Стругацкие еще полны задора - "все или ничего". "Лебеди..." - не самая легкая для расшифровки повесть Стругацких, хотя есть и позамысловатей. Тем не менее, труднее всего ответить на вопрос: почему именно она не была допущена до печатного станка? Впрочем, придраться при желании можно к чему угодно. Например. В вымышленной стране льет непрерывный дождь - художественный образ, с помощью которого авторы хотят передать ощущение промозглости, обреченности, гниения. Не намекают ли авторы, что данное состояние присуще и нашей стране? Тогда, в 60-х, я всячески отрицал подобные подозрения, чтобы спасти повесть. Сегодня я расхрабрился: да, конечно, присуще, и если вам угодно было принять климатические особенности выдуманной страны на свой счет - принимайте. Центральная фигура повести - писатель Виктор Банев отчасти списан с Владимира Высоцкого. Стругацких привлекла фигура человека, стоящего, как всегда, перед распутьем: направо пойдешь... налево пойдешь... Банев честен, порядочен, он не может закрывать глаза на то, что творится вокруг, однако на конкретную борьбу с общественным злом не способен, что приводит его к мучительному душевному разладу, к нелепым выходкам, к пьянству. Типичная фигура раздираемого комплексами интеллигента. Лучшая глава книги - встреча Банева с гимназистами, на которой известный литератор позорно проваливается, загнанный в угол трезвыми, не допускающими уверток и совсем недетскими вопросами. Дети поданы в повести как радостный символ грядущего. Разлагающийся мир приговорен самым страшным для него судом - судом собственных детей. Они отреклись от него, отряхнули его прах со своих ног. В фантастике такое действо можно осуществить буквально - мальчики и девочки построились в колонны и ушли. Здесь были предвосхищены схватки в Сорбонне в "красном" мае 1968 года, баррикады у американских университетов... Конечно, в реальном мире не все идет гладко и накатано, молодежный протест может принимать уродливые формы, но в конце концов фантастика тем и отличается от газетного отчета, что может позволить себе рисовать романтизированные картины и образы. А вот кто такие "очкарики", своенравная интеллектуальная элита, которая может управлять климатом, прорезать квадраты в тучах и переманивать молодое поколение? Откуда взялись эти архитекторы будущего, вынашивающие таинственные планы в огороженных лепрозориях? Однозначно ответить трудно. Фантастическая повесть изображает представителей могущественных сил обновления даже по физическому облику непохожих на обыкновенных жителей. Но это лишь иносказательное подчеркивание их социального предназначения отрицания старого мира. Новомировский автор В.Сербиненко решил, что очкарики - это пришельцы. Фантастическая повесть да вдруг без пришельцев? Беда в том, что такое объяснение ничего не объясняет. Тогда уж, будьте добры, растолкуйте, что за пришельцы, зачем пожаловали из-за моря-окияна и зачем понадобились авторам. Приходилось мне слышать и такое - правда, неопубликованное - мнение: очкарики - это евреи, "малый народ", целеустремленно крадущий детей у беспомощного "большого народа". Но, во-первых, очкарики уносят с собой не младенцев, с ними уходят сознательные граждане, а во-вторых, Стругацких такие вещи не интересовали, они монтировали лишь социальные конструкции. Рискуя быть побитым камнями, предположу, что под очкариками можно подразумевать свободомыслящий авангард интеллигенции. А если уж искать в очкариках символику, то для обывателей очкарики - это ненавистные высоколобые, инакомыслящие, инакодумающие... Недаром в книге мелькает перефразированный "сногсшибательный" довод американских расистов: "А вы отдали бы свою дочь за очкарика?"...