Вечная слежка давила на нас. Я помню, как однажды в Свердловске меня примерно на пять минут потерял из виду мой сопровождающий. Это, вероятно, звучит смешно, но я насладился несколькими минутами «свободы».
Предписания о соблюдении секретности были смешными и обременительными не только в личном, но и в служебном отношении. Каждый лист бумажки, написанный на службе, считался секретным, пусть там была написана только химическая формула воды или стихотворение Пушкина. Однажды, когда пришло новое, более строгое предписание, я поехал к министру атомной промышленности Завенягину, чтобы пожаловаться. «Авраамий Павлович,—сказал я,— Ваши хранители тайн взяли нас за горло». «Нас тоже»,—был его лаконичный ответ. У меня были связаны руки, так как этот ответ соответствовал действительности, а против воли генералов, выпускающих предписания в МГБ, и Завенягин ничего не мог сделать.
Мы испытывали детскую радость, когда меры по соблюдению секретности оставались позади или когда удавалось провести сотрудника, отвечаю^ шего за секретность. К сожалению, я могу привести только два примера таких веселых происшествий.
Мы получили первый обогащенный уран в Советском Союзе, и для его дальнейшей обработки было построено небольшое здание на заводской площадке. Сначала нужно кратко сказать, как производились такие строительные работы или работы по демонтажу. Прежде всего, вокруг основной территории возводилась изгородь из двойной колючей проволоки, чтобы строители, которые были исключительно заключенными, не смогли убежать. Эти заключенные, между прочим, были вернувшиеся на родину советские военнопленные. При возвращении на родину их встречали отнюдь не цветами и народными танцами, а сажали в тюрьму на несколько лет за трусость перед врагом. После того, как упомянутое производство было готово, его охраняли особенно строго: у входа стояли два часовых, на расстоянии двух метров друг от друга. Для ввода в эксплуатацию приехал из Москвы В. С. Емельянов, заместитель министра по атомной промышленности, раньше он был профессором металлургии, а после 1955 года, благодаря знанию языка, он много раз представлял интересы советских атомных энергетиков на Западе. Я потом еще два раза встречал его в Женеве на конференции по атомным проблемам. При входе в производственное здание он предъявил свой универсальный пропуск. Первый солдат его пропустил. А второму солдату его пропуск не понравился, ион его не пропустил. Затем первый солдат испугался, и его не выпустил. Емельянов был заключен между двумя солдатами на площадке примерно полтора квадратных метра. Он то краснел, "О бледнел от гнева. Не было границ моему злорадству по поводу его мучений из-за режима секретности. Я разразился громким смехом, что еще увеличило смущение Емельянова от откровенного издевательства. Я согласен, что Емельянов, который не имел отношения к безопасности, и с которым - был в хороших отношениях, не был подходящим объектом для моей мести, но у меня не было лучшего. Нужно праздновать, когда выпадает возможность. Примерно через полчаса Емельянов был освобожден.