— Типичная джен-теп, — сказала Диадера, хотя я заметил, что она не подходит ближе.
— Что с тобой случилось, Ниф? — спросил я.
Она не ответила, и я подумал, что, возможно, упустил очевидное: прошло шесть месяцев с тех пор, как я видел ее в последний раз. Это может показаться небольшим сроком, но каждый шаг на длинной, тяжелой дороге изгоя тебя меняет. Жизнь в изгнании сделала Нифению бессердечной?
«Нет, — понял я. — Она сделала ее очень умной. И хитрой».
— Я думал, ты другая, — сказал я. — Твой дядя плохо с тобой обращался. Твои родные братья отняли по два пальца на каждой твоей руке, и вот, пожалуйста — ты все равно повторяешь зазубренные предрассудки джен-теп насчет того, что жизнь Черной Тени не стоит защищать.
Она уставилась на меня, сузив глаза. Я никогда не встречался с дядей Нифении, но точно знал, что у нее нет братьев, поэтому ее следующий шаг, даст мне понять, что происходит.
— И это говорит парень, который оставил свою сестру без сознания на полпути к вершине горы.
«Хорошо, значит, мы в деле».
— Честно говоря, только на четверть пути к вершине, на восточном склоне, поэтому там будет много солнца, если она все еще останется там несколько часов спустя.
Разобравшись с этим вопросом, я постучал пальцем по отметинам вокруг своего левого глаза.
— Окажешь ли ты мне такую же любезность, когда они станут слишком большими и ты решишь, что мою душу не стоит спасать?
— Я надеялась, что мы сможем найти для тебя лекарство, Келлен. Пока не станет слишком поздно.
Нифения сняла с плеча сумку с Рейчисом и положила на землю между нами, а потом попятилась к деревьям. Айшек встал и засеменил рядом с ней.
— Думаю, было слишком поздно еще до того, как я тебя встретила.
Я оставил за ней последнее слово. Когда она исчезла, я поднял сумку и проверил белкокота. Он все еще спал, но его мех уже не был таким скользким от пота, как раньше.
«Держись, дружище. Еще один день этого безумия, и я обещаю, мы организуем тебе хорошую ванну и воз сдобного печенья».
Турнам подошел и встал рядом со мной.
— Большое спасибо, что представил нам свою подругу, Келлен. Она очень помогла.
— Она джен-теп, — сказала Сутарей. — Ты не больше можешь просить ее, чтобы она симпатизировала Черной Тени, чем просить мать сочувствовать змее, которую она найдет в спальне своего ребенка.
— О? — сказал Турнам. — Ты тоже одна из них. Вот кем ты нас считаешь? Монстрами?
Сутарей закрыла глаза, черные метки на ее веках походили на входы в темные, пустые туннели.
— Вот кем я себя считаю.