Зачем же медленно? Кто запретит мне и как следует сманеврировать и проткнуть носом зыбкую пленку границы сред? Я ведь так никогда не делал. Интересно же, что получится!
Поддаю педалями уже от души, спокойно дожидаюсь момента, когда достигнута скорость в пять километров в час, и увеличиваю наклон передних рулей высоты. Или глубины. Главное, что нос задрался. Удерживаю дифферент на корму пятнадцать градусов и наблюдаю, как палуба перед стеклом рубки протыкает зыбкую завесу мнимого потолка. А вот и серое небо. Нос начинает клониться вниз, а корму чуть приподнимает.
Плавное выравнивание переходит в кивок, который я тут же одобряю поворотом передних рулей глубины вниз. Ныряю с дифферентом вперед, почуяв буквально на пару секунд или мгновений, как легко прокрутились в воздухе винты. Хорошо-то как! Это же ныряльщик мой, словно рыба, делающая вдох, появился на поверхности, и… «Я из лесу вышел, и снова зашел», – вспомнилось знакомое стихотворение. Как чудо-юдо рыба-кит.
Дифферент на нос устраняю теми же самыми рулями, и через горизонталь снова приподнимаю нос – повторяю короткое выныривание со следующим сразу за ним нырком. Отлично. Так значительно веселее и наверняка существенно сокращается время на дорогу. Ну-ка, еще разок! И еще. Красота! Жалко, что настоящих крыльев к своему созданию я так и не озаботился приделать, а то бы можно было накренить кораблик на повороте наподобие самолета в вираже. Скучно ведь маневрировать всегда блинчиком. А еще бы я бочку крутнул.
* * *
Следующее воспоминание – я проснулся в своей каюте. Жуткое похмелье, для меня, в общем-то, нехарактерное. Не оттого, что я в хмельном деле так уж могуч, а просто отрубаюсь всегда задолго до того, как вберу в себя дозу, от которой утром ломит виски. Так что сушняк и небольшая неуверенность в движениях утром после пьянки – это, пожалуй, и весь набор болезненных симптомов, которыми мой организм страдает с бодуна. Но такого состояния, что сейчас навалилось на меня, не помню с молодости – я тогда быстрее заливал за воротник и частенько успевал нажраться до беспамятства раньше, чем падал с ног.
– Рассольчику вот, дядя Петь, – Сашка Клемин подает мне чашку.
Божественно. Что-то внутри словно оседает. Сижу и прислушиваюсь к собственному телу. Голова болит по-прежнему сильно, но не на разрыв, а чуточку ровнее. А вот и подушка. Вытягиваюсь на животе и замираю. Мне все еще плохо, но уже не так беспробудно, как несколько минут назад. На этой мажорной ноте и смыкаю глаза.
* * *
Самочувствие у меня все еще неважное, но это только вялость в мышцах и головокружение, то есть – жить и бороться можно. С кем бороться? И для чего жить? Потом разберусь. Когда окончательно приду в себя. А сейчас в капитанской каюте в присутствии господ офицеров я тщательно собираю в кучку свои собственные мысли, чтобы не ляпнуть не подумав какую-нибудь глупость.