В кухню выползает Рен, совсем сонная, но волосы уже гладко причесаны. Я глажу ее по голове – обычное дело. А она смотрит на меня так, словно я выжила из ума. Это не детский взгляд. Он полон сочувствия. Бедная, старая старшая сестра, читается в нем. Старший для ребенка все равно что старый. Я мало отличаюсь для нее от Магды или Дрески. Бедная Лекси, она сходит с ума. Верит, что тот мальчишка говорит с ветром и может спалить деревню. Верит, что детей ворует Ближняя Ведьма. И верит, что может этому помешать.
– Рен, как по-твоему, где твои друзья?
Она разглядывает меня.
– Не знаю, но они все вместе, – Рен вздыхает, скрестив руки на груди. – И их не заставляют сидеть дома.
Нагнувшись, я целую ее в лоб.
– Сегодня все равно будет холодно.
Во дворе какой-то шум, звуки перекрывают друг друга, будто карабкаются один на другой. Напряженная тишина в доме внезапно сменяется гвалтом голосов и топотом множества ног. Тут шаги и Отто, и мистера Дрейка, и мистера Тэтчера, и Тайлера, и еще нескольких человек, что пришли гурьбой. Но один голос выделяется – тихий, ровный, воздушный – он не сочетается с сухой шершавой злобой всех прочих.
Коул.
Сорвавшись со скамейки, я вылетаю во двор как раз вовремя, чтобы увидеть, как Отто прикладом дробовика толкает Коула в грудь, и тот падает на колени.
В тот же миг я чувствую порыв ветра, совсем слабый, так что почти никто больше его не замечает. Но я понимаю: он будто задохнулся от неожиданности. Я ощущаю, что в воздухе идет борьба боли и гнева. Вижу, как Коул, сжав зубы, пытается удержать равновесие. Он пробует встать, но Отто бьет кулаком – и Коул снова валится на землю. Новый порыв ветра.
– Коул! – кричу я, бросив на дядю убийственный взгляд. Я бегу к ним, но на пути встает преграда, и я в нее врезаюсь. Эта преграда из плоти и крови, со светлыми волосами и ехидной усмешкой.
Тайлер обхватывает меня ручищами, всем телом прижимается ко мне. Ветер завывает.
– Ну же, ну же, Лекси, – приговаривает Тайлер, удерживая меня, – не будь такой злюкой.
Я пытаюсь освободиться, но он силен. А ведь я помню Тайлера совсем малявкой, меньше меня ростом. Но сейчас он без труда схватил меня и держит, крепко прижав к себе.
– Ты сама виновата, что дошло до этого, – замечает дядя. – Нужно было слушаться.
– Пойдем, пойдем в дом, – говорит Тайлер, оглядываясь на Коула, лежащего на земле, поросшей редкой травой.
Коул, пошатываясь поднимается на ноги, и Тайлер тащит, почти несет меня обратно к дому.
– Отпусти, – требую я, но он только шире ухмыляется. А в глазах у него что-то такое, что еще хуже этой тошнотворной наглой ухмылки. Злоба. Ненависть. Он всегда считал мое сопротивление всего лишь игрой. Но вчера увидел меня в объятиях Коула. Он понимает, что я отвергаю не всех. Я отвергла именно его. Он крепче сжимает меня, и я стараюсь не морщиться.