В пестром от солнечных бликов дневном свете лес совсем другой. Но он нисколько не лучше ночного и ничуть не менее пугающий. Он не светится изнутри иссиня-белым светом, зато между сухих ветвей сочится другой, тусклый, сероватый. У деревьев неровные, рваные очертания, их чахлые стволики похожи на тонкие жерди. Но они лезут вверх с каким-то неистовством, они утыкали землю, точно булавки. Беспощадные и колючие. Вокруг все застыло в мертвенном оцепенении.
Медленно я направляюсь к опушке, и земля хрустит под ногами – одеяло из сухой листвы и ломкого валежника. Как только я прикасаюсь к ближайшему дереву, на ум приходят те костяные пальцы, белые и тощие, обхватившие темный ствол. Я отдергиваю руку. Не хочу даже случайно дотронуться до того же места. Не хочу оставлять следов. Я боюсь, что найду ответы на все загадки, но еще сильнее боюсь не найти ничего, и от этого страха злюсь на себя особенно. Вот то место, где стояла Ближняя Ведьма, когда показалась нам. Вдохнув поглубже и погладив рукоять отцовского ножа, я заставляю непослушные ноги двигаться, чтобы переступить границу и оказаться в ведьминой чаще.
Останавливаюсь, затаив дыхание, но ничего не случается, никто не выходит.
Не завывает ветер, в мире ничто не меняется, так что я, постояв, иду дальше. Вместо того, чтобы красться вдоль опушки, по краешку леса, я направляюсь прямо в середину, туда, где давеча скрылась ведьма. Облизывая пересохшие губы, я напоминаю себе, что мертвые привязаны к своим могилам все время, пока светит солнце. Смотрю вверх, сквозь полог, но определить, сколько прошло времени, невозможно. Лес поглотил внешний мир, не пропускает ни света, ни тепла извне, жадно пожирая их, так что внутрь пробиваются лишь какие-то крохи. Кажется, нет ему ни конца, ни края.
Я ищу хоть какие-то следы ребенка, но не вижу ничего, кроме опавших листьев. Заросли хоть и густые, но безжизненные, истощенные, кора хрупкая, с треском обламываются сухие сучья.
Обычно здешние леса полны живностью. Одни копошатся в лесной подстилке, другие поднимаются вверх по стволам. Вокруг всегда кто-то летает, лазает, снует. Каждая животинка издает свои звуки, наполняя лес шумом. Но здесь – никого и ничего.
И вдруг тишину пронзает хриплый крик. Ворона. Над головой кружит одинокая черная птица. А потом к ней присоединяется вторая. И третья. Все они направляются вглубь, к середине леса. Я иду следом за карканьем и черными перьями, кружу по извилистой тропе между деревьями. Ветки и плети ежевики хватают меня за плащ, царапают ноги. Я иду все быстрей, но вдруг что-то вцепляется мне в башмак, тянет, и я, как подкошенная, падаю на землю. Ногу обжигает боль, я извиваюсь, пытаюсь освободиться – безуспешно, на ноге будто все туже сжимается капкан. Это длинный извилистый корень вцепился за пряжку на моем башмаке. Сражаясь с ним, я отстегиваю кожаный ремешок и вдруг совсем рядом со своей ногой вижу это.