Я чувствую себя так, будто в легких закончился последний воздух.
После мучительно долгой паузы он заговаривает.
– Ближняя Ведьма мертва, дитя. Гоняться за призраками – неблагодарное дело.
– Но что, если…
– Она мертва. – Он с силой швыряет книгу об пол. – Уже несколько сот лет, как умерла. – Он смотрит на свои руки, на побелевшие пальцы, вцепившиеся в перила. – Ее давным-давно нет. Так давно, что все это уже превратилось в сказку. Так давно, что мне иногда кажется, что ее и вовсе не было.
– Но если есть хоть какой-нибудь шанс, – осмеливаюсь пискнуть я, – даже если это глупая фантазия. Фантазия лучше, чем ничего.
Я накрываю его руки своими – у нас обоих они холодные, потому что в небе гаснут последние лучи света. Мастер молча смотрит на мои пальцы.
– Моя сестренка, Рен, дружит с Эдгаром. Они почтит ровесники. Я не могу… – я крепче сжимаю его руки, – не могу сидеть сложа руки и ждать, пока и она пропадет. Пожалуйста, Мэтью, – я не замечаю, что плачу, пока слова не застревают в горле.
Мастер Мэтью не смотрит мне в глаза. Он уставился на небо, утратившее цвет, окрашивающее мир в разные оттенки серого.
– Пять холмов на восток, в маленьком леске, – слова звучат чуть громче шепота, он не выговаривает, а выдыхает их. – Самый первый Совет унес ее на восток, подальше от пепелища, за пять холмов, а там увидели маленький лесок. Если верить рассказам, рощица была совсем крошечная, несколько кустиков, но на пустоши если уж что-то решает вырасти, то растет быстро.
Странно, но так со всеми бывает: начав выбалтывать секреты, мы не можем остановиться. Какой-то заслон прорывается внутри, и, хлынув, поток изливается наружу.
– Я предпочитаю верить, мисс Харрис, что Совет, делая это, верил, что поступает – не правильно; «правильно» – неподходящее слово. Они верили, что это необходимо.
– Она не убивала мальчика.
Он, наконец, поднимает на меня глаза.
– Сомневаюсь, что это имело какое-то значение.
Только в эту минуту я осознаю, какая страшная опасность грозит Коулу. Руки сами соскальзывают с пальцев мастера Мэтью.
– Спасибо вам.
Он устало кивает.
– Ты и в самом деле очень похожа на него, на своего отца.
– Не пойму, вы считаете, что это хорошо или плохо?
– Какая разница? Это просто правда.
Я спускаюсь вниз, когда он вдруг бросает мне вдогонку, так тихо, что я едва слышу:
– Желаю удачи.
Улыбнувшись ему, я бегу на север, к дому, чтобы переждать там ночь.
* * *
К нашей двери приколочена деревянная ворона.
Средняя палка искривленная и узловатая, почти, как пальцы у Магды. Два длинных гвоздя прошили ее насквозь: одним палка прибита к двери, второй торчит из нее, как ржавый клюв. По бокам торчат несколько черных перьев, веревкой примотанных к палке. Они трепещут, полощутся на вечернем ветру. А выше, прямо над острым гвоздем-клювом, два камешка, две речные гальки, гладкие и обкатанные до зеркального блеска. Это глаза. Я толкаю дверь, и деревянная ворона бьется об нее с треском. Что там говорила Магда?