Притом, подчеркиваю – подозреваемый. Не виновник.
Сорвавшийся от скорби кап-два пройдет курс лечения в служебном санатории и вернётся в строй. Потому что у нас знают: человек слаб, и в моменты, когда сил ему не хватает, следует не карать, а вытаскивать за шкирку.
– Кстати, – сказал я. – Хотел спросить. У меня с помощниками не возникнет проблем из-за того, что… эээ…
– Вы бывший бес? Не беспокойтесь, – кротко улыбнулась madame Бондаренко; этим её участие в беседе исчерпалось.
– Я хотел сказать: мы с помощниками русские, – отрубил в ответ.
– Что вы, – отвечал посол. – Этнических русских у нас много. И ничего, живут.
– И всё же… – в который раз задал я вопрос. – Вы рискуете собой, отправляясь на корабль державы, которую считаете враждебной. Предлагаете помощь и убежище. Человеку, который, насколько вам известно, может быть убийцей или пособником таковых. Еще и, как вы выражаетесь, «чекисту». Собиравшемуся проникнуть к вам под чужим именем, так как имперцев вы не принимаете. Только не говорите про человеколюбие.
– Отчего же не принимаем? Если попросятся – легко. Просто желающих не было. О гуманизме действительно не буду, – похоже, я наконец дождался ответа. – Во-первых, у меня действительно есть выгода. Дельный специалист по безопасности всегда может пригодиться. Вы, кажется, с некоторых пор частный детектив? Как вы относитесь к долговременному контракту?
– Это разумно, – кивнул я. – И предавать мне вас не с руки. Насчет контракта – поживем-увидим. Сначала с прошлым договором бы разобраться.
– Думаю, проблем с деятельностью в нашем пространстве не возникнет.
– А во-вторых?
– Мой дед, – спокойно ответил консул, – считался преступником. Сначала только по законам Федерации, потом – Родины, продавшейся вашей Империи за жратву и русскомирную пропаганду. Возможно, он и был таковым – дедушка плевать хотел на законные референдумы. Он был патриот, и готов перейти черту закона. Это не означает, что он был дурным человеком. Подобную историю вы выслушаете от каждого на станции. Мы знаем: законность значит немногое, если речь идёт о судьбе страны. Вы хотели своему народу дурного?
– Нет.
Консул стал в чем-то страшен. Его не волновало, что он только что возмущался по поводу попрания законов ненавистными «русскими». Своим и врагам врага прощается, чужим – нет.
– Значит, и говорить не о чем.
Впервые за много дней я почувствовал, что передо мной – не просто приятный человек, а новогалициец.
И всё же и в его подходе был некий смысл.
Не моя правда; чужая, противоречащая моей – все равно оставалась правдой.