Вероника опустила дробовик, поставила его на предохранитель и знаком велела Исаку сесть на кровать.
— Когда я разыскал Осу, она ужасно удивилась и так же ужасно разозлилась, — продолжил он свой рассказ. — Захлопнула дверь у меня перед носом, грозилась вызвать полицию. Потом немного смягчилась. Летом восемьдесят третьего ей было семь, и она помнит слишком многое.
Он снял перчатки, провел пятерней по светлым волосам.
— Оса старалась все забыть, и это не удивительно. Кому хочется помнить о том, что твой отец убил ребенка? — Исак снова попытался улыбнуться. — У меня была бурная юность. Детский дом, надзор над условно осужденным, несколько месяцев в тюрьме. В основном по мелочи. Кражи, угон машин, езда без прав. — Он устало махнул рукой. — Участие в разборках. Но я всегда знал, что насилие — это не мое. Я скорее из тех, кого бьют, чем из тех, кто бьет. Надеюсь, ты меня понимаешь.
Вероника поймала свое отражение в зеркале на туалетном столике и увидела, как сжались у нее челюсти — гримаса, напомнившая ей о матери. Она сделала над собой усилие и расслабила подбородок.
— После встречи с Осой я начал размышлять, — продолжал Исак. — Она-то уже сто раз все передумала, но для меня это было как гром среди ясного неба. Если наш отец убил ребенка… — Он запнулся, взглянул на нее с выражением покорности на лице. — Какие качества я мог унаследовать? Каков отец, таков и сын…
— И ты решил узнать больше? Ты приехал сюда, начал вынюхивать, разыскал меня в Стокгольме…
Исак медленно кивнул.
— Звучит по-дурацки, но я надеялся, что это меня куда-нибудь приведет. Я хотел понять, почему Томми сделал то, что сделал. Или же — доказать его невиновность. В общем, найти что-то, за что мы с Осой сможем уцепиться.
— Почему ты не рассказал этого в мотеле? После того, как мы…
— Я хотел, но не осмелился. Иногда проще соврать. К тому же ты мне нравишься…
Вероника глубоко вдохнула и выдохнула, пытаясь навести порядок в мыслях, вихрем проносившихся в голове. Странно, но возмущения почти не было. Скорее — решимость и удовлетворение. Словно она и впрямь чего-то добилась. Вероника была уверена: сейчас Исак говорил правду. Она даже понимала, зачем этот человек, защищаясь, громоздил одну ложь на другую. Теперь, когда его тайна раскрылась, Вероника видела, насколько брошенным Исак себя чувствует. Видела, какой он ранимый. Ей стало почти жаль его. Он тоже жертва, как и она сама. Еще один несчастный, который, сам того не сознавая, всю жизнь жил в тени лета восемьдесят третьего.