— Да насрать мне на твои тайны! — Аронсон грохнул кулаком по столу. Гул голосов резко умолк.
Глаза у Аронсона потемнели, на виске задергалась голубая жилка. Монсон снова сглотнул, на этот раз насухо, без слюны. И почему он не может подавить этот свой предательский рефлекс?
— Мы продолжаем допросы, у нас разные зацепки… — начал он, не зная, что еще сказать.
— Вы допросили Томми? — спросил один из братьев Стрид.
— Томми Роота. — Бринк перегнулся через стол к Монсону. — Вы его допросили? Всем известно, что у него зуб на Харальда. Вспомни прошлогоднюю историю с разрешением на охоту и как он выстрелил в машину Харальда, пробил лобовое стекло.
Монсон посмотрел на Бринка, потом снова — на Аронсона.
— Мы допрашиваем Роота. Он отпирается. Говорит, что ничего не знает о Билли.
— А его двор? Там вы ничего не нашли? — спросил второй Стрид.
Монсон закрыл глаза и стал жевать, чтобы выиграть время. Надо было держать язык за зубами, вообще не влезать во все это. Не быть таким податливым. Он положил вилку.
— Старой обиды для обыска недостаточно. К тому же после того выстрела его не арестовали. Мы проводили баллистическую экспертизу, результата она не дала. Роот хитрый…
Монсон оборвал себя на полуслове, махнул рукой и поднялся.
— Я должен следовать закону, тем более теперь, когда подключилась уголовная полиция лена. Чтобы двинуться дальше, мне нужно что-то, что связывает Томми Роота с Билли. Благодарю за обед, Аронсон, но мне пора возвращаться в участок.
Минут десять он сидел за письменным столом, успокаивал желудок галетами с общей кухни — и тут зазвонил телефон. Его прямой номер.
— Здравствуйте, это Лайла с бензоколонки. Я хочу кое-что вам рассказать.
Монсон попробовал вызвать в памяти облик этой женщины. Короткие волосы, очки, пухловатая, примерно ровесница Малин. Всегда дружелюбная, глаза блестят. Когда в полицию звонили люди, желавшие о чем-то сообщить, Монсон обычно переадресовывал такие звонки секретарю. Но что-то в голосе Лайлы заставило его насторожиться.
Он стряхнул крошки с письменного стола, пошарил в ящике в поисках бумаги и ручки.
— О чем вы хотели рассказать?
В трубке несколько секунд было тихо — достаточно долго, чтобы Монсон понял: женщина колеблется.
— Ну… Это касается Томми Роота.
Иногда, время от времени, то или иное слово вертелось у нее в голове, пока не начинало звучать немного странно. Слоги словно терлись друг о друга, и от этого значение менялось, становилось противоположным.
На этот раз исказились не ее собственные слова, а слова Рууда.
Все устроится. Все устроится.