Уэйн прихлебывал бурбон, сплевывая осадок. Скоро он прикончил бутыль.
— Продолжай. Мне понравилась эта история.
Уэйн-старший улыбнулся:
— Еще бы. Можно ненавидеть глупо и с умом — и ты так и не усвоил разницы.
Уэйн улыбнулся:
— Может, я ждал, что ты мне это растолкуешь.
Его отец зажег сигарету с позолоченным фильтром.
— Мое твердое убеждение — цветным следует предоставить право голоса и уравнять в правах с белыми, что укрепит их коллективный разум и научит сопротивляться демагогам вроде Мартина Лютера Кинга и Роберта Кеннеди. Ваша фармацевтическая эпопея дает им успокоительное, нужное большинству из них, изолирующее от нынешних глупых лозунгов. Мои друзья из полиции говорят мне, что число преступлений, совершенных черными в белых районах Вегаса не особо возросло с начала вашей фармакопеи, так что она, как ни крути, помогла изолировать цветных в своих районах, где им, по большому счету, и место.
Уэйн потянулся. Посмотрел на север — туда, где виднелся Стрип.
Его отец принялся пускать колечки дыма.
— Задумался. Я-то уже надеялся услышать в ответ что-нибудь умное.
— Я очень устал, извини.
— Ага, значит, ты пришел в нужное время.
— В каком-то смысле так и есть.
— Расскажи про Вьетнам.
Уэйн пожал плечами:
— Скучная и бессмысленная война.
— Да, но тебе там нравится.
Уэйн схватил трость отца и принялся выделывать кунштюки. Подбрасывать и ловить. Вертеть и выписывать восьмерки.
Отец отобрал трость.
— Посмотри на меня, сынок. Смотри на меня: я скажу тебе одну вещь.
Смотри: ты похож на него. У тебя его глаза.
Уэйн-старший бросил трость на пол и сжал его ладони — очень сильно.
— Прости меня за Даллас, сынок. Это единственное, о чем я сожалею в этой жизни.
Смотри — он говорит правду — на его глазах выступили слезы.
Уэйн улыбнулся:
— Иногда мне кажется, что я там родился.
— Ты мне благодарен?
Уэйн выдернул руки. Встряхнул, чтобы разогнать кровь. Пощелкал большими пальцами.
— Не надо на меня давить. Не заставляй меня жалеть о сказанном.
Уэйн-старший затушил сигарету. Пепельница аж подпрыгнула — так тряслись его руки.
— Ты уже убил Уэнделла Дерфи?
— Я его не нашел.
— Тебе известно, где он?
— Думаю, в Эл-Эй.
— Я знаю кое-кого из тамошней полиции. Они могут устроить «сигнал всем постам».
Уэйн покачал головой:
— Он мой. Позволь мне разобраться самому.
Послышались выстрелы — десять вечера, северо-запад.
Уэйн сказал:
— А ты меня прости за Дженис.
Уэйн-старший рассмеялся. Он не просто хохотал — он выл и ревел.
— Мой сын трахает мою жену и просит прощения! Извини, что я смеюсь и говорю, что мне насрать, — но его я всегда любил больше, чем ее.